Солдаты революции. Десять портретов

В июле 1921 года в городах Южной Австралии происходили какие-то странные и непонятные события. Королевская семья в своем Букингемском дворце в Лондоне пребывала в полном здравии, никто из некоронованных королей величайшей в те времена Британской империи не отправился в мир иной, а в Австралии, доминионе империи, был траур. Не в правительственной резиденции, не в особняках знати. Траур был в рабочих кварталах Брисбена, Сиднея, Мельбурна, в городках Новой Зеландии и в лесах Тасмании: лесорубы, грузчики, горняки, трамвайщики — простой люд надел нарукавные траурные повязки. Полиция не могла понять, в чем дело. А по всему континенту из уст в уста летела печальная весть: наш русский друг погиб! И люди повторяли: Фреди погиб! А иные, с трудом выговаривая русское имя, передавали друг другу: Федор погиб!

Кто же был этот Фреди — Федор? По ком был траур в далекой Австралии зимними июльскими днями 1921 года, когда в Южном полушарии наступает пора муссонных дождей?

...Поздней осенью 1910 года на улице Ян-Ие-Пу в Шанхае к китайцу — торговцу жареными лепешками подошел европейского вида мужчина, вежливо улыбнулся, купил лепешку и тут же начал ее есть, приговаривая: «Шибко шанго!»

На следующий день утром этого человека встретил русский эмигрант. Вот что он писал:

«Проведя ночь в китайской шлюпке, я еле плелся по Бродвею (так европейцы называли одну из улиц Шанхая. — З.Ш.). На углу я заметил человека — по всему было видно, что он русский, который разглядывал вывеску английского магазина. В руках у него был карманный словарь в красном переплете. Он не обращал никакого внимания на глазевших на него прохожих и перелистывал словарь, ища необходимые слова.

Я был обрадован этой встречей. Чутье меня влекло к нему, и я старался припомнить, где я видел этого человека раньше. На нем было дешевое демисезонное пальто с бархатным воротником, синяя сатиновая косоворотка, на голове серая английская кепка. Он был среднего роста и крепкого сложения. Меня поразило это умное доброе лицо с большой силой воли. Он был брит, и на вид ему было не более 26 лет.

Настолько было сильно у меня чувство радости при этой встрече, что я тут же вступил с ним в разговор.

— Вы русский? — обратился я к нему. Он, загадочно улыбнувшись, окинул меня быстрым взглядом с ног до головы. Как видно, мы были оба довольны этой встречей и, не расспрашивая друг друга о прошлом, пошли вместе.

Мой новый приятель назвался Андреевым, а я Любимовым».

Настоящая фамилия Любимова была Наседкин. В указателе участников первой русской революции, опубликованном в Москве в конце двадцатых годов, ему уделено несколько строк: «Наседкин, Владимир Николаевич, русский, сын музыканта. Родился в 1884 году в Харькове. Прошел 5 классов реального училища. С 1903 г. по 1904 г. работал в подпольной типографии и состоял членом боевой дружины РСДРП в Харькове под кличкой «Владек»... В 1908 году бежал в Австралию. Сейчас беспартийный, работает в Харькове на производстве».

Наседкин, конечно, видел своего нового знакомого в Харькове. В 1905 году они оба находились в этом городе и принимали участие в революции. Но только фамилия человека, повстречавшегося ему в Шанхае, была не Андреев, а Сергеев, Федор Андреевич Сергеев. В рабочих кварталах Харькова, Петербурга, Перми — всюду, где он появлялся, его называли Артем.

...Он родился 7 марта 1883 года в селе Глебове Фатежского уезда Курской губернии в крестьянской семье.

Родители Сергеева переселились в Екатеринослав (ныне Днепропетровск), где отец занялся подрядными строительными работами, и крестьянский сын попал в атмосферу промышленного города с развивающимся и крепнущим рабочим классом.

В 1901 году Сергеев уже в Москве — студент Высшего технического училища. Впереди карьера инженера, обеспеченное будущее. В ту пору в России инженеры — на вес золота, своих было мало, приглашали из Франции, Бельгии, других стран.

Это было время после Первого съезда Российской социал-демократической партии. О съезде Сергеев был наслышан, о том, что скоро соберется второй, — понятия не имел. А вокруг Москва: булыжные мостовые, сорок сороков церквей, кабаки, охотнорядские купцы и городовые на каждом углу. Все, казалось, построено прочно, на века, незыблемо. Но это только так казалось. Петербургский пролетариат идет впереди, но и Москва уже заявляет о себе все громче: за три года до нового века в первопрестольной начал действовать московский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». На «Гужоне», на «Трехгорке», в паровозных депо — всюду, где есть рабочий класс, уже живет, формируется, растет новая сила.