Глава IX
Войсковая клиентела в позднереспубликанском и императорском Риме (к вопросу о характере отношений между императором и армией)
По справедливому замечанию Р. Сэллера, «патрональные язык и идеология пронизывали римское общество»[846]
. Действительно, исследования последнего времени показывают, что отношения и идеология патроната-клиентелы – феномена, в известной степени чуждого социокультурному опыту греков, – имели центральное значение для социокультурной и потестарной практики римлян, составляя неотъемлемую часть их общественного бытия и самосознания[847]. По словам Э. Уоллас-Хэдрилла, патронат для социально-политических структур и идеологии римского общества был столь же значим, как феодализм для социальной системы Средневековья, конституируя определяющие социальные взаимосвязи между правителями и подвластными, выступая в качестве одного из ключевых механизмов социальной интеграции и осуществления власти[848]. В изучении всеохватывающей системы патронатно-клиентских связей невозможно и недопустимо отделять объективно существовавшие отношения и структуры от ценностных представлений и идеологии, ибо для римлян их реальный мир формировался их взглядами на прошлое и теми их идеалами, которые показывали, каким он должен быть[849]. Конкурируя или взаимодействуя с другими социальными и властными механизмами, система патроната-клиентелы была подвижной и динамичной, благодаря чему она могла адаптироваться к меняющимся историческим условиям и оставаться эффективной на протяжении столетий[850]. В конце республики наряду с переживавшей кризис традиционной (плюралистической по своему характеру) системой аристократического патроната складывается новая система, во многом благодаря которой революционный лидер (имеется в виду Октавиан, будущий Август) достигает власти и обеспечивает ее за собой. Таким образом, персональный патронат отнюдь не утрачивает своего значения с установлением принципата. Более того, «римская императорская власть имеет в своей основе трансформированные патрональные структуры республиканского Рима»[851], и император становится универсальным (хотя и не единственным) патроном, в чьих руках сосредотачиваются основные ресурсы влияния[852].Учитывая отмеченную значимость феномена патроната-клиентелы, возникает закономерный вопрос: была ли, и если да, то каким образом включена в систему патроната-клиентелы армия, особые отношения которой с военными лидерами позднереспубликанского времени сыграли исключительно важную роль в процессе перехода к принципату и которая в эпоху империи была ключевым элементом государственно-политической структуры, одной из главных опор императорской власти?
Надо сказать, что в научной литературе уже достаточно давно было высказано и получило широкое распространение мнение о том, что отношения между военными лидерами и войском в последние десятилетия республики, равно как и отношения принцепсов и армии в ранней империи, строились на основе связей, которые можно отнести к патронатно-клиентским. При этом данная клиентела определяется как войсковая (военная)[853]
. Впервые понятие войсковой клиентелы (Heeresklientel) использовал А. фон Премерштайн в своем известном труде «О становлении и сущности принципата»[854]. Уделив основное внимание не юридическим, а философско-психологическим и социологическим основам созданного Октавианом режима личной власти, немецкий исследователь одной из главных опор принципата считал традиционные отношения патроната-клиентелы, закрепленные присягой на верность, принесенной Октавиану в 32 г. до н. э. жителями Италии и ряда западных провинций, а позднее и населением восточных провинций Рима (RgdA. 25. 2). С точки зрения Премерштайна, собственно войсковая клиентела и армии-clientes появились еще в первые десятилетия I в. до н. э., когда материальные интересы солдат реформированной Марием армии, которая сделалась в значительной части пролетарской по составу и фактически профессиональной, стали удовлетворяться в первую очередь за счет тех «благодеяний» (beneficia), которые командующие предоставляли воинам из военной добычи в виде наград, денежных и земельных пожалований, получая взамен их политическую поддержку в своих притязаниях на власть в республике. Эти взаимные (синаллагматические) обязательства, развившиеся из традиционных форм патронатно-клиентских связей, закреплялись особой присягой на верность (Treueid), отличной от собственно военной присяги (sacramentum militiae), и превращали войско в личную «свиту» (Gefolgschaft) полководца. Такие же по своей сути отношения связывали армию и императора, ставшего единственным и единоличным патроном солдат, и в эпоху принципата.