Солдаты вышли из окопов…

Наконец в следующее воскресенье ему удалось вырваться из казармы. Он встретился с Тоней, и они пошли к роще. Первая молодая травя пробивалась на бурых полянках. Девушка была грустна, рассеянна, едва слушала Карцева. И вдруг беззвучно заплакала. Карцев встревожился:

— Что случилось? Тонечка, хорошая моя…

Она платочком вытерла слезы.

— Да это я… так. Ничего не случилось…

— Да нет, — не уступал Карцев. — Без причин вы горевать не будете. Расскажите. Ведь я товарищ вам…

Она искоса посмотрела на него, улыбнулась:

— Какой солдат может быть товарищем? Солдат — он без корня. Не знаешь, откуда растет…

Но все же она стала откровеннее. У нее не было никого близких в городе, а кому-то обязательно надо поведать о своей беде, ох как надо!.. Максимов пристает к ней. Раз даже пришел ночью, и она едва вырвалась от него. Надо уходить, но куда? Город маленький, все обо всем знают, как устроишься? Будут спрашивать, почему ушла от полковника, побоятся взять…

— Старый козел! — всхлипнула Тоня. — Мучитель!.. Подлый человек!.. Я знаю, что он людей не жалеет. Для него солдат вроде спички, чирк — и сгорела… Денщика загонял. Ночью заставляет сапоги чистить. Любит, чтобы они блестели. А их у него шесть пар! Сидит и смотрит, как денщик чистит…

— Надо вам отыскать другое место, — сказал Карцев. — Есть у меня близкий товарищ — Мазурин. У него в городе большие знакомства. Устроим вас, Тоня, не горюйте.

Она недоверчиво и в то же время благодарно взглянула на него. Они медленно пошли дальше. Тоня засмотрелась было на беленькое облачко, что будто зацепилось своим мохнатым боком за высокую сосну. «Счастливое… — с грустью подумала она. — А мне и зацепиться не за что…»

Протянула руку Карцеву:

— Спасибо… За все вам спасибо… Побегу. Барыня отпустила только на часок.

Карцев осторожно обнял Тоню, переплел ее пальцы со своими.

— Хорошая вы… сердечная!

На другой день он рассказал Мазурину о Тоне.

— Я знаю ее, — ответил Мазурин. — Можно будет пристроить ее у одной моей знакомой.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

В семь часов вечера со стороны офицерского собрания послышались выстрелы. По улице, выскочив из дверей собрания, пробежал капитан Вернер. Он несся так быстро, что рыжая борода от ветра прижималась к груди. Выстрелы продолжались, и через несколько минут сюда примчались пожарные. Опираясь на палку, прошел полковник Максимов с полковым адъютантом Денисовым. Беглым шагом промаршировал караул с винтовками в руках. Кто-то кричал и распоряжался, и вдруг зашипели твердые как сталь струи воды, направленные в окно одной из верхних комнат здания. Прибежали солдаты. Пока был отдан приказ не выпускать нижних чинов из казарм, здесь скопилось их человек пятьдесят. В углу двора собрания, за сарайчиком, толпились возбужденные офицеры. Некоторые из них держали вынутые из кобур револьверы. Принесли носилки, положили кого-то на них и потащили в полковой лазарет. Помощник буфетчика, бледный от испуга, рассказывал окружившим его солдатам:

— Это Артемов, из третьей роты. Он прислуживал господам офицерам в передней. И вот подает шинель капитану Вернеру, а тот и говорит: «Думаешь, что здесь от меня спасешься? Я тебя завтра же в роту обратно вытребую, тогда узнаешь настоящую жизнь». И как толкнет его об стенку. Ну и пошло!.. Откуда у него, у Артемова, револьвер взялся, бог весть… может, из чьей-нибудь офицерской шинели взял… Капитан, значит, наутек, через пять ступенек, на улицу, ну чисто козел, ей-богу!.. У Артемова руки дрожали… впустую пулял.

На крышу сарайчика по лесенке взобрался поручик Жогин. Ему подали винтовку, и он, прицелившись, выстрелил в окно. Из окна раздался ответный выстрел, и Жогин кубарем скатился вниз, оставив на крыше винтовку.

— Слава богу, кажется, цел, — пробормотал он, ощупывая себя. — Ах, хам! Ах, мерзавец!

В солдатской толпе возбужденно переговаривались:

— Домучили человека!

— Разве вы капитана Вернера не знаете, братцы? Каторга с ним, а не служба.

— Жалко, что не убили… Скольких он еще замучает! Зверюга этот Вернер!

Жогин осторожно высунул голову из-за сарайчика.

— Артемов! — крикнул он. — Сдавайся, а то хуже будет!.. Выходи, приказываю!

В верхнем окне показался Артемов: багровая царапина просекала правую щеку, воротник гимнастерки был расстегнут. Он поднял револьвер, и офицеры бросились под прикрытие. Солдаты стояли недвижимо. Не прячась, стоял и караул, приставив винтовки к ногам.

— Братцы! Родные!.. — закричал Артемов. — Погубили меня, мукой довели до смертного исступления. Себя не жалко, вас жалею, что остаетесь вы на страдания. А еще жалею, что капитана Вернера не убил.

Он вскочил на подоконник. Видно было, как тяжело подымалась его грудь.

— Одного пожарного застрелил, сам он на меня лез. А теперь вас, братцы, заставят меня брать…

— По преступнику пальба взводом… взвод — пли! — скомандовал Жогин.

Но караул не подымал винтовок. Солдаты стояли потупясь.

Артемов опустился на колени:

— Прощайте, братцы! Не хочу, чтобы вы по офицерскому приказу в меня стреляли. А живым я не дамся!

Он перекрестился, поднял к сердцу черное дуло револьвера.