Солёный арбуз

Он надел плащ и кепку, проверил лямки рюкзака.

— Значит, никто рубанка моего не видел... — Слова эти прозвучали тоскливо и жалко.

Букварь выскочил из-за стола, добежал до охотничьего домика, боком проскочил в палатку, мокрый, съежившийся, сунул Бульдозеру в руки рубанок.

— На, возьми мой. Я себе куплю.

Бульдозер стоял с рюкзаком за плечами, огромный, неуклюжий, мясистыми ручищами прижимал к себе маленький коричневый рубанок, говорил обрадовано, торопливо:

— Вот спасибо, Букварь, вот спасибо. Ты себе купишь. А то, понимаешь, обходной...

15

О Бульдозере молчали. Словно его и не было никогда. По расчетам Букваря, Бульдозер должен был уже добраться до Абакана и теперь, наверное, болтался в Кешкином городе в ожидании поезда. Букварю казалось, что тишина тогда за столом была не нужна. Но он упорно доказывал себе, что говорить было не о чем.

Работали в Бурундучьей пади, обедать шли не спеша, и на обед уходило часа полтора.

Однажды, придя из Бурундучьей пади, они увидели у палатки Бульдозера. Бульдозер был без чемодана и рюкзака, стоял под дождем, тихий и нерешительный.

— Привет, — сказал Бульдозер.

Буркнули в ответ что-то невразумительное. Мыли под кедром дождевой водой из жестяного рукомойника сапоги, лица, руки.

— У тебя есть сигареты? — спросил Кешка.

— Есть, — обрадовался Бульдозер.

Большими, красными руками — медвежьими лапами — спрятал Бульдозер от ветра и дождя огонек спички, слабый и робкий, словно троечник на экзамене. Кешка наклонился и уткнулся сигаретой в теплые ладони Бульдозера.

— В Кошурникове не продают ковчегов? Ну хотя бы моторных лодок? — спросил Кешка.

— Нет, — пробасил Бульдозер.

— А жаль. На чем будем плавать? Скоро придется плавать...

Болтали о всякой ерунде. Молчали о том, о чем хотели говорить. Было здорово, что Бульдозер вернулся. Букварь понимал, что о том же самом думают сейчас все ребята и они тоже, как и он, взволнованы и рады. И Бульдозер взволнован и поэтому не может начать разговор, который теперь нужен всем.

— В Кошурникове Джебь помаленьку разливается, — сообщил Бульдозер.

Все представили себе зеленое Кошурниково и Джебь, узкую, грязную и ядовитую, отравленную отбросами золотого рудника, и прораба Мотовилова с его желтым мундштуком на берегу разливающейся Джеби, расстроенного и сердитого.

— Ну, ты чего? — спросил Кешка.

Бульдозер набрал воздуха и, казалось, хотел разом его выдохнуть. Но вдруг поперхнулся и нервно махнул рукой:

— Да так... ничего...

— А-а-а... — сказал Кешка.

Букварь подумал, что, будь он на месте Бульдозера, он бы, наверное, вот так же тянул время, вместо того чтобы выговорить слова: «Извините, ребята...»

— Часы у меня пропали, — сказал Бульдозер.

— Какие часы? — удивился Кешка.

— Обыкновенные — «Победа». С раскрашенным циферблатом...

— То есть как пропали?

— Как пропали! — Кешкины вопросы вызывали у Бульдозера раздражение. — Так и пропали.

— Ну, поищи, — сказал Виталий.

— А чего их искать, — промычал Бульдозер, — я их и не терял.

Он смотрел в траву насуплено и напряженно.

— Брось ты! — взвился Кешка. — Ты же знаешь, ребята здесь хорошие!

— Хорошие... — согласился Бульдозер, — а часы у меня украли.

Дернулась кедровая ветка, сбросила вниз крупные, как смородина, капли.

— Ты что? — Николай встал.

Бульдозер тоже встал. Вскочили Кешка и Спиркин закричали, перебивая друг друга.

— Погодите, — сказал Николай. — Говори, кто?

— А я знаю? — сбычился Бульдозер. — Из вас... Кешка подскочил к Бульдозеру:

— Гад ты последний! Ты же знаешь нас!

Теснили Бульдозера Спиркин, Букварь и Ольга. Кричали, размахивая руками, наступали на него. Пятился Бульдозер неуклюже, твердил упрямо, как испорченный патефон:

— Хорошие-то вы хорошие, а часы у меня украли.

Были все злые. Злило обманутое предчувствие хорошего, злило красное, испуганно-злое лицо Бульдозера. Тишина, столько дней подряд прятавшая напряжение, взорвалась, брызнула злобой.

Только Виталий Леонтьев сидел на пне, смотрел заинтересованно: «Ну-ну, что из этого из всего получится?»

Топтались у палатки тяжелые, намокшие, набухшие сапоги, наступали друг на друга, вдавливали в мягкую, податливую землю мятые зеленые полоски травинок. Слова звучали грубые, однообразные, перемешанные с руганью, гремели, как листы жести, повторялись, потому что других слов никто не мог сейчас вспомнить.

Кешка лез к Бульдозеру, тряс кулаком. Маленький Спиркин с красными ушами тараторил громко, глотал воздух и останавливался, затихая, не зная, о чем кричать дальше.

Бульдозер оттолкнул вдруг Спиркина, и тот, сухонький, легкий, покачнувшись, свалился к плясавшим сапогам. Кешка подскочил к Бульдозеру, но тот пригнулся, выскользнул из-под удара, толкнул потерявшего равновесие Кешку, сбил его с ног.