Солёный арбуз

— Мы живем, заткнув уши ватой. Мы еще кое-как умеем видеть. Но не умеем слушать. Мы обкрадываем себя. Пытаемся открыть шестое чувство, не развив как следует традиционные пять. Знаешь, я мечтаю: когда-нибудь будут крутить вот такие пленки. Симфонии звуков: бой часов и пение птиц, взрывы и шум Канзыбы. Расширятся границы красоты. Почему бы не снять фильм о жаворонке? Полнометражный. С одной точки, из ржи. Синее небо, солнце и жаворонок в небе, его танец и его песни. И все.

Букварю захотелось полежать во ржи, слушая жаворонка, закрыв глаза, и чтобы ветер изредка и тепло шевелил волосы. И вдруг он вспомнил:

— А Зименко? У вас здесь должен быть Зименко. Он мне очень нужен.

— Зименко? Нет, его здесь нет.

Значит, Зименко не успел добраться до Канзыбы и сейчас, наверное, сидит в Кошурникове.

— Ладно, надо ложиться, — сказал Дьяконов. И добавил, помолчав: — А я бы тоже полез в Канзыбу.

21

Трелевочный затарахтел под окнами на рассвете.

Букварь вышел на крыльцо. Высокий, худой Дьяконов в своем жестяном плаще суетился около трактора, поглаживая мокрый металл, и у него были глаза цыгана, которому понравился конь.

Из кабины трактора выбрался Эдик Зайцев с бледным небритым лицом, и Букварь обрадовался ему.

— Привет, Эдик!

— Привет, Букварь, — устало сказал Эдик.

Дьяконов ходил вокруг трактора, осматривал, причмокивал губами, покачивал головой, словно собирался сейчас назначить Зайцеву цену за трелевочный.

— Сплю и вижу этот трактор, — сказал Дьяконов. — Мне бы его на два дня. А то взрывчатку приходится таскать на руках. Через ручьи, а то и через Канзыбу А? Может, получится?

Эдик замотал головой:

— Нет. У нас же там наводнение. Остров у нас там...

— Я знаю.

Только сейчас Букварь заметил, что комбинезон у Эдика мокрый до пояса и даже выше. Букваря знобило. Наверное, у него была температура, и он без особой радости подумал о том, что ему придется снова встречаться с канзыбинской водой.

— Зайдем ко мне, — предложил Дьяконов.

Для профилактики выпили коньяка. Уже на улица Эдик сказал:

— Не знаю, как тебя пристроить. На щите тоже намокнешь. Может, посадить тебя на крышу и привязать, чтобы не свалился?

— А сам ты будешь сидеть в кабине?

— Я привычный, — сказал Эдик.

— Я тоже привычный.

Эдик пожал плечами, а Дьяконов покачал головой. Букварь подумал, что температура у него, наверное, перевалила за тридцать восемь, и ему захотелось лечь. Но он подошел к трактору и залез в кабину.

— Поехали, — сказал Эдик.

Он уселся слева, трелевочный заурчал и медленно покатил мимо темно-коричневых домиков. Под соснами, под кедрами, похрустывая ветками, выбрались на узкую, покрытую черно-бурой кашей дорогу.

— Зименко в Кошурникове? — спросил Букварь.

— Там. Будешь курить?

— Нет. Спасибо.

— Он с бригадой Мамаева у моста. В воде. Мост спасают. Джебь тоже взбесилась.

Эдик прикуривал, а трелевочный урчал и пробирался между сосен и кедров, словно выдрессированный. Потом Эдик стал рассказывать о Кошурникове.

Вчера Кошурниково превратилось в остров. Джебь разлилась на все двести, затопила контору Артемовского лесозавода, прорвала трубу перед мостом ипромыла галечную насыпь. На Большой земле в Артемовске остались все тракторы и все машины, кроме одного старенького самосвала. Прораб Мотовилов бегал по Артемовску и искал лодочника. Артемовские качали головами: они не сумасшедшие и не любители острых ощущений. И все же один нашелся. «За десять рублей в день», — сказал. Мотовилов переплывал Джебь, стоя в лодке, посасывал мундштук, важный, как адмирал, вез на «остров» работников столовой. Но оказалось, что на «острове» нет хлеба. Из Артемовска к Джеби доставили фургон с хлебом и устроили его у трелевочного на спине. Трактор медленно форсировал Джебь. По воде плыла одна кабина. Эдик по грудь сидел в воде. Метрах в восьми от берега трактор остановился. Берег был обрывистый, и на «остров» Эдик забраться не смог. Тогда цепочка кошурниковцев спустилась к трактору. Эдик выдавал хлеб, а ребята уносили его на руках. По пояс в воде. По нескольку буханок каждый.

— Знаешь, когда бывает трудно, — сказал Эдик, — вспоминаю о Михалыче, ну об этом изыскателе, о Кошурникове, чьим именем станция названа. Это был коммунист... Вспомню о нем, и как-то стыдно становится... Вот и в те дни...

— Ага, — кивнул Букварь, — я тоже часто о нем вспоминаю. Помогает...

— Те буханки носили осторожно. Как снаряды, — улыбнулся Эдик.

Эдик улыбался редко, а улыбка у него была детская.

— Ты не спал ночью?

— Много тут поспишь! — проворчал Эдик. Букварь вдруг захотел спросить Эдика, видел ли он

Зойку и как там она, но не успел. Трактор вздрогнул и остановился. Впереди была Канзыба.

Эдик вышел из кабины и под дождем, засунув руки в карманы потрепанного комбинезона, походил по травянистому берегу, соображая что-то рассеянно, всем своим видом показывая полное пренебрежение к Канзыбе и ее бешенству, потом сплюнул непочтительно в ржавую воду и вернулся.

— Ладно. Будем считать, что ям здесь нет.

— Раньше тут был приличный брод.