Солёный арбуз

Потом лицо пропало, и белый китель пропал. Люди засуетились, стали тесниться и отступать, образовали неширокий коридор. По этому коридору к человеку, лежавшему в пыли, медленно подъехала неуклюжая кремовая машина, — «газик» с крытым кузовом и красным крестом на крашеных досках. Двое пожилых мужчин в белых халатах выскочили из кабины, открыли дверь кремового кузова и с носилками в привыкших к ним руках заспешили по дороге. Толпа стояла застыв, притихнув, и только Николай и Виталий пошли за санитарами, и их сразу же скрыла кремовая машина. С минуту Букварь видел только толпу, напряженную, смотревшую на дорогу, а потом четверо появились из-за машины, несли на носилках Кешку осторожно, словно боялись причинить ему боль. Один из санитаров поднялся по металлическим ступенькам в кузов спиной, а снизу ему подавали носилки. Второй санитар закашлял и кашлял долго и хрипло, у него, наверное, были прокурены легкие, он пытался сказать что-то насчет двери, но кашель гнул его, и носилки не двигались. Тогда Николай и Виталий подняли носилки выше, и они уплыли в кузов. Санитар спустился по ступенькам, закрыл дверь, сказал что-то и вдруг улыбнулся. Букварь похолодел: все произошло так быстро и просто, словно в машину погрузили картошку

Машина покатила вниз, и все стояли и смотрели в ее кремовую спину с красным крестом на крашеных досках. Пальцы все держались за теплый металл и не давали Букварю встать. Он видел, что люди расходятся, уходят в Кошурниково, медленно и молчаливо, и все сидел. Он сидел до тех пор, пока чья-то рука не постучала ему по плечу: «Гражданин! Освободите подножку!»

Тогда он встал и теперь уже стоял в двух шагах от машины, слышал, как заревел ее мотор и как рев этот становился все тише и потом пропал совсем, а он все стоял и смотрел себе под ноги в рыжую пыль и долго не мог понять, откуда прозвучал голос Виталия:

— Слушай, старик, пойдем домой. Надо идти...

33

Во вторник съехались Кешкины родственники. Во вторник хоронили Кешку

Хоронить его должны были на артемовском кладбище, в нескольких километрах от Кошурникова. Родственников у Кешки оказалось много, они ходили по поселку все вместе, молчаливые, с покрасневшими, распухшими веками.

Букварь видел их и почему-то сторонился. Его, Виталия, Спиркина, Николая и Ольгу освободили от работы, и Букварь бродил по солнечным кошурниковским улицам и старался думать о солнце или о Суздале. Но мысли были однообразные, крутились навязчиво: «Почему солнце сегодня так светит? Лучше бы уж сегодня оно сидело за тучами! Лучше бы!..»

— Букварь!

Он обернулся. Сзади шла Ольга.

— Знаешь, есть одно дело...

Ольга была строгая и взрослая, такой он ее никогда не видел.

— Приехала Дашка... Ты ведь знаешь Дашу?

— Знаю...

— Она не может все это видеть... Похороны и все это... Ты понимаешь?.. Ее нужно увести куда-нибудь... На это время... Я бы сама... Но я не могу сегодня...

— Ладно, — сказал Букварь.

Он шел за Ольгой и пытался вспомнить Дашу такой, какой он видел ее на Тринадцатом километре в тот день, после Кешкиной бани. Он запомнил ее улыбчивой, пышногрудой, с толстой русой косой и почувствовал вдруг запах медового кваса и теплых шанежек, почувствовал вкус рассола, который он тогда пил с Кешкой из деревянного жбана. Он подумал о том, что весь сегодняшний день ему придется успокаивать Дашу и видеть женские слезы, а он их не умеет переносить. Но теперь не надо было идти со всеми на кладбище, и он испытывал облегчение, хотя и не хотел признаваться себе в этом.

Даша сидела на крыльце общежития.

Она была в темно-синем платье, выцветшем, старушечьем, сидела сгорбившись, сложив руки на коленях.

— Здравствуй, Даша, — сказал Букварь.

— Здравствуй, Букварь. — Она даже не обернулась в его сторону, не отрывала глаз от желтой земли и чахлых травинок на ней.

— А я вот... — начал Букварь и запнулся.

Он понял, что Даша находится сейчас не здесь, а далеко отсюда, в своей, особой стране, страна эта отрезана от всего, что вокруг Даши, и Даша не слышит его, не видит этих чахлых травинок на земле прямо перед ней. Букварь посмотрел на Ольгу.

— Понимаешь, Букварь, мне нужно идти...

— Ну, иди, — сказал Букварь.

Ольга уходила. Он знал, куда она уходит. Вот и ее надо было успокаивать. «Нет, — подумал Букварь, — не может этого быть. Не может Николай уехать сегодня в Аскиз. Он ведь командир...»

— Солнце, — сказала вдруг Даша, — сегодня такое яркое солнце!

— Ага, — кивнул Букварь, — солнце...

Солнце сегодня было просто праздничным, словно начистилось асидолом. Словно сверху не видело ничего сослепу или было ему на все наплевать, как скале под названием «Тарелка».

— Это первый двухэтажный дом, — показал Букварь, — а здесь будет клуб. Повырубим деревья, раскорчуем и поставим клуб.

Над первым двухэтажным домом постоянного поселка плескался на ветру маленький красный флаг, водруженный здесь, как над только что взятым городом. Дом стоял внизу, и к нему надо было спускаться по крутому зеленому склону, заросшему кустарником и березками-дошкольницами. Спускались медленно, хотя удобнее было сбежать вниз, к светло-коричневым стенам дома.