Соленый арбуз

Камни таскали снизу, от Кизира, на легких дощатых носилках, и делали это Букварь и Кешка. Камни были мокрые и блестящие, на солнце шел от них пар. Кешка и Букварь скинули рубашки и майки, солнце жгло их белые плечи, спину и грудь, и каждый раз, когда Кешка и Букварь спускались к Кизиру, они с шумом и шутками обливались ледяной кизирской водой, смывали пот, смягчали раскаленные солнечные лучи.

Носилки Букварь с Кешкой таскали быстро, к Кизиру спускались бегом. Бежали по самой бровке дороги над оврагом, вырытым экскаваторами, глубоким, рыжим от глины. На дне ямы суетились маленькие тоннельщики в рыже-зеленых брезентовых робах и шахтерских касках. К горе тянулись серые нитки рельсов, и по ним катились игрушечные вагонетки с голубым и рыжим камнем.

А наверху, на втором ярусе, работали дорожники со своими носилками. Горе, наверное, не было скучно. Да и Саянам тоже.

– Сейчас бы вертолет – и над всей трассой! – сказал Букварь. – Посмотреть.

Пообедать заскочили в столовую, справились минут за двадцать и снова пошли вниз. На дороге их обступили шоферы. «Ну как?» – «А так, – махнул рукой Николай, – вряд ли успеем сегодня». Лица у шоферов стали кислые. Шоферы качали головами. «Мне, понимаешь, надо медикаменты в больницу», – заохал парень со шрамом.

– Может, сегодня? – уже внизу сказал Спиркин.

– Надо сегодня, – кивнул Николай.

Теперь пар шел уже не от камней, а от людей. Они спешили и не считали часов. Солнце следило за временем.

Букварь вспомнил бой за просеку. Сегодня они словно ставили мост на дороге, соединяли два булыжных берега. «Быстрее, быстрее!» – шептал своим рукам, своим ногам Букварь. И Кешка, наверное, шептал: «Быстрее!» И Кешка, наверное, вспомнил просеку. Все вспомнили. И снова Букварь любовался красотой их тел, работой их мускулов и стирал с носа капельки пота.

Солнце спускалось к сопкам. Шоферы, шурша щебнем, сошли по горе и скинули ватники и сапоги, встали на дороге рядом.

– Ну все, – сказал Николай.

Как тогда, когда упала последняя сосна в лесу, не верилось, что все, что уложен последний камень – и все, что работа кончилась, что по этому самому спуску можно ездить вверх и вниз. Мастер обошел весь участок, дотронулся, наверное, до каждого камня, поползал на коленях по булыжным заплатам и кивнул головой: «Все!»

Регулировщики засуетились у столовой. Захлопали дверцы кабин. Заревели моторы, загудели от радости машины, напряглось, готовое рвануться, стальное стадо.

Первым тронулся неторопливый каток, спускался вниз словно нехотя, шуршал, скрипел щебнем, вдавливал его в камни, в гору Бурлук, чтобы надежнее, ровнее лежал он. Пробовал дорогу на зуб, на вкус, шлифовал ее. Развернулся и замер внизу, у Кизира.

Регулировщики закричали шоферам. Машины ревели и дрожали, словно ждали стартового сигнала на автогонках. Плавно тронулись первые «ЗИЛы» с красными флажками; они везли в кузовах взрывчатку, осторожно спускались к Кизиру, к инспектору-катку. За ними повел свою машину, груженную ящиками и коробками с медикаментами, шофер со шрамом. Двинулось все ревущее стадо. Ожила, зашумела, понеслась по Саянам жизнь – лента булыжного транспортера двигалась все быстрее и быстрее.

Ребята стояли на горе, над дорогой, и смотрели на разбуженное ими движение. Шоферы высовывались из кабин и махали им руками. И они смеялись и махали руками, лопатами и кирками.

Потом они молча, усталые, поднимались к столовой, гремели рукомойниками, терли лицо серыми шершавыми полотенцами. Заказали по два шницеля с картофельным пюре и по три стакана клюквенного киселя. Кешка прибежал, пристроил свои тарелки на голубом столе, окантованном алюминиевыми планками, зашептал быстро:

– Ребята, тут есть пиво минусинское…

За пивом двинулись всей бригадой, и курагинские пошли тоже. Директорша столовой покачала головой:

– Ну что вы, мальчики! Вы взгляните на часы. Мы же вас и так кормим после рабочего дня. Все бочки у нас закрытые. Не возьмете же вы целую бочку!

– Во! Нам как раз нужна бочка! – заявил Кешка.

– Раз в жизни можно! – сказал Николай.

Ребята смеялись, галдели, шутили, всем вдруг захотелось купить сейчас бочку минусинского пива, целую бочку с деревянной пробкой. Директорша рассердилась, а потом поняла, что ребята говорят всерьез, пожала плечами, пересчитала протянутые ей деньги и повела толпу за собой. На полу под плитами и возле плит стояли и лежали приземистые пузатые бочки.

Бочку с шумом, дурачась, выкатили через кухонную дверь во двор столовой, на траву. Тут же, на траве, на самой вершине горы Вурлук, выбили деревянную пробку, вставили резиновый шланг и стали разливать пиво в прозрачные толстобокие кружки.

Пиво было горьковатое, холодное и вкусное. Пили его не спеша, усевшись на траву, смотрели, как заходило солнце. С горы, с самой ее вершины, тайга была видна на десятки километров, зеленая шкура горбатой саянской земли, – неподвижная, словно нарисованная. Внизу бежал Кизир, ломался под тупым углом, поворачивал к Тубе. Белела за Кизиром, за сопками двухголовая вершина горы Джелинды.