Соленый арбуз

Он замолчал, и стало совсем тихо. Спиркин поднял вдруг голову и завыл, не запел, а завыл пьяно какую-то тягучую, печальную песню, врал мелодию, коверкал почему-то слова, словно где-то внутри Спиркина, в груди его, не хватало звуков для них. Песня щемила, как причитание, как плач, грубый, мужской, солдатский, и слезы навертывались на глаза Букваря, он не пытался разобраться в словах, он просто слушал, как выл Спиркин и как стал вторить ему хриплый голос Виталия.

Николай встал.

– Ты что? – спросил Букварь.

– Мне надо идти. Я зашел на минуту.

– Ему надо ехать. – Виталий оборвал песню. – Сегодня он уезжает в Аскиз.

– Нет, – сказал Николай.

Букварь, все еще не веря в то, что могло произойти, смотрел на Николая, на то, как он боком пробирался между кроватями к коричневой тумбочке.

– Нет, – обернулся Николай, – сегодня я не уезжаю в Аскиз. Завтра утром. Сейчас нужно отнести кое-какие документы.

– Завтра утром?

– Да, кстати, – вспомнил Николай, – а с кем это пил Кешка перед тем, как пойти в кино?

– Ничего он не пил, – хмуро проговорил Виталий. – Ничего, кроме чая.

– Ну да! – сказал Николай. – Тут комиссия приехала из Абакана, начали меня таскать. Все допытываются, был ли он пьян или нет. А один из этой комиссии, въедливый такой тип, уже ткнул в меня пальцем: «Вы, наверное, сами с ним пили! Вы ответите! Вы развалили воспитательную работу в бригаде…»

– Ничего он не пил, кроме чая.

Букварь молчал-молчал, а потом сказал тихо:

– Николай, тебе бы стоило остаться. Ведь… Ну, сам знаешь, бывают такие трудные минуты. Просто нужна твоя поддержка. И мне, и Спиркину, и…

– Слушай, Букварь. – Николай говорил доверительно. – А мне, думаешь, легко? Думаешь, мне нравится все это? Теперь начнут таскать… Бригадир… Будут припоминать вечно. Пусть даже это и неправда. И звания никогда не добьешься… Развалил воспитательную работу!.. А тут еще история с Ольгой всплыла. Эта волынка не по мне.

Букварь никогда не видел его таким испуганным и таким чужим.

– Он не пил! – промычал Спиркин. – Это просто несчастный случай.

– Ну да! – Николай махнул рукой. – От него можно было ждать всего. Вы уж тогда подтвердите, что меня рядом с ним не было.

Он нагнулся, дернул дверцу тумбочки, стал копаться в верхнем ее отсеке, и Букварь снова вспомнил коричневую спину, мускулы, ходившие под загорелой кожей, и ватные куски пены, падавшие на пол у ног этой тумбочки.

«Ну вот, теперь уходит командир. А как же твоя теория? Как же скала под названием «Тарелка»? Снова смеется Бульдозер, снова шепчут мраморные слоны: «Все вы такие. И Николай такой». Разве ты не понимаешь, Николай, что тебе уходить сейчас нельзя, ну просто невозможно? Я мог найти объяснение тому, что произошло у тебя с Ольгой, но я…»

– Я пойду, – сказал Николай.

Спиркин все еще что-то мычал, а Виталий ходил по комнате и курил.

Николай был уже у двери, и тогда Виталий послал ему вдогонку слова:

– Значит, сбегаешь?

Николай остановился у самой двери, застыл, держась за поблескивающую стальную ручку. От ямки на его левой щеке стала разгораться улыбка и тут же потухла.

– Сбегаешь, значит?

– Что? – спросил Николай.

– Ты просто струсил!

– Чего, интересно?

– Сам прекрасно знаешь чего!

– Ну ладно, – резко сказал Николай, – это уж мое дело.

И дверь он закрыл резко.

– Самое настоящее предательство! – вскочил Букварь.

– А ты помолчи, – устало сказал Виталий. – Что ты можешь? Ты все равно не можешь быть объективным… Как, впрочем, и я.

– Почему?

– А потому… а потому, что я люблю Ольгу. И ты ее любишь.

– Ты говоришь ерунду! Про меня…

– Я знаю, что говорю.

– Бросьте вы, – проворчал Спиркин, – тут есть еще одна бутылка… Надо только отбить сургуч…

35

Буратино спал, уткнувшись носом в угол.

Он спал сидя, скрючившись, подтянув оранжевые колени к морковному подбородку. От потолка к нему тянулись черные нити, обхватившие его пояс. Пластмассовый человек был подвешен к потолку, посажен на нитяную цепь, как заурядная дворняжка.

– Ольга, ты спишь? – спросил Букварь.

Ольга лежала на кровати в ковбойке и лыжных брюках, лежала на животе, примяв лицом подушку. Она помотала головой, даже не подняла ее.

– Я думал, ты спишь, – сказал Букварь. – Девчата из вашей комнаты уже пошли в столовую. Ты бы тоже шла.

Ольга подняла голову, привстала, опустила ноги на пол. Она сидела теперь против Букваря, и Букварь видел, что глаза ее не покраснели, они были только чуть-чуть сонные. А он боялся, что глаза у нее будут красные.

– Я не пойду. Нет аппетита.

Ольга поправила кофту, достала из кармана брюк толстую редкозубую расческу и стала приводить в порядок волосы.

Букварь молчал, растерялся, не знал, о чем говорить, когда он увидел, что глаза у Ольги не красные. «А почему они должны обязательно быть красными?»

– Я насчет Даши, – соврал Букварь. – Я слыхал, что она решила работать на стройке. И будет в вашей бригаде.

Ольга кивнула.

– Вы уж там… Вы уж с Зойкой возьмите над ней шефство.

– Угу, – кивнула Ольга, – ты не беспокойся.