К сожалению, старый и отличный матрос Мартьянов имел некоторую слабость к вину. О том, что он выпил, можно было догадаться только по тому, что он держался очень прямо, был подчёркнуто вежлив и неприступен до надменности. И ещё по запаху чеснока, которым он "забивал" предательский дух алкоголя. Однажды он вернулся с берега твёрдой походкой, суровый и высокомерный, в сопровождении Солёного, который ходил с ним на берег гулять. Никто бы ничего и не заметил, если бы не выдал Солёный. Боцман, присев около него на корточки, чтобы погладить по случаю возвращения на борт, вдруг сморщился и отшатнулся. От собаки невыносимо несло чесноком. Пока Мартьянов выпивал и закусывал, щенок подобрал упавшую на пол дольку чеснока и от скуки добросовестно её сжевал.
Матросы до упаду хохотали, нарочно подходили понюхать, как Солёный наелся чесноку. А на другой день в стенгазете была карикатура, как Мартьянов вместе с собакой выпивают и закусывают чесноком и вместе, выпивши, возвращаются на корабль. Собака выглядела очень надменной. Мартьянов ходил три дня мрачный. И, кажется, перестал злоупотреблять не только чесноком, но и тем, что им закусывают.
Так к разным, в основе правдивым, но весьма преувеличенным юмористическим легендам, которые начали сознавать матросы о собаке, прибавилась ещё одна: как Солёный в благодарность за то, что Мартьянов подобрал его, отучил своего приятеля от выпивки во время отлучек на берег.
Другая полулегенда была о том, как он лаем разбудил вахтенного в то время, когда ночью в дождь какой-то неизвестный в иностранном порту хотел пробраться на судно. Что-то в этом роде действительно было, только роль и значение в этом эпизоде Солёного были из любви к нему очень преувеличены.
Все эти легенды и анекдоты начали слагаться, когда он уже подрос и стал сильным, рослым псом огненно-рыжей масти. Он проплавал на корабле целый год, побывал и в южных и в северных водах, и во многих портах, и уже простоял "в ремонте" два месяца в Одесском порту, к которому был приписан корабль.
Тут он вдоволь побегал по берегу, познакомился со многими собаками, портовыми и корабельными, и каждый день по нескольку раз купался со своими матросами в море.
Команда "Камы" ещё больше стала гордиться своей собакой. Солёный любил воду. Он бесстрашно далеко заплывал в море вместе с матросами и, если не было большой волны, нисколько не боялся. Когда ему казалось, что пора возвращаться, он просто заплывал вперёд и начинал плечом толкать человека обратно к берегу. Это уже была не легенда. Все на берегу видели, до чего "морская" собака на "Каме", удивлялись, завидовали, гадали, откуда у неё такие способности, и приходили к выводу, что в роду у неё была собака-водолаз.
Ему было уже полтора года, когда жизнь его перевернулась. Солёный, всегда в плавании ни на десять шагов не отходивший от своих матросов во время прогулок на берег, после привольной одесской жизни, где можно было уходить надолго и всегда можно было вернуться на борт, не опасаясь, что корабль уйдёт, попал в тот самый иностранный порт, где он родился,-впрочем, место это он решительно не помнил.
Он погулял с матросами, вернулся на борт, потом увидел очень интересную собаку, с которой ему захотелось побегать и поиграть, и сделал то, чего никогда не делал: никем не замеченный сбежал по трапу на берег.
С собакой они быстро познакомились, выяснили, что друг друга не боятся и не угрожают друг другу - значит, компания для обоих вполне подходящая.
Чужая собака предложила пробежаться вдоль берега наперегонки, и они побежали. Потом они помчались вдоль заборов, останавливаясь у каждых ворот, чтобы подразнить дворовых собак, вместе загнали на дерево злющего, зелёного от старости кота и очутились очень далеко от порта. И тут Солёный вдруг, насторожив уши, замер и опомнился. Издалека донёсся прощальный гудок уходящей в море "Камы".
Приятель Солёного удивлённо смотрел, как тот вдруг во весь мах кинулся вдоль берега к порту. Солёный был вне себя от тревоги и волнения. Выскочив на пирс, он, чуть не сшибая с ног встречных, мчался к причалу.
Вот на этом месте полчаса назад был трап, он ясно чувствовал запах смолы, мокрого дерева и следы ботинок матросов. Следы были кругом свежие, знакомые, недавние, и все они вели сюда, к каменному обрыву, за которым была пустота, а дальше расстилалась гладь воды. Корабля, который ушёл в открытое море, он не видел, до него были уже километры шумящего, взволнованного моря.
Ни на что не надеясь, пёс обежал все причалы, добежал до конца каменного мола, где стоял небольшой маяк. Всюду был камень, а вокруг него - вода. Он вернулся к тому месту, где был трап и сильнее всего чувствовались следы людей, сел там и решил ждать.
Утром его попробовали прогнать, но он так ощетинился и зарычал, что сторож предпочел отойти.
Потом голод и жажда заставили его уйти, и он поплёлся в город.