Соленый ветер

Пожалуйста, не волнуйся обо мне. Я буду часто писать, рассказывать о своих делах и мечтать о дне нашей встречи.

Люблю тебя всем сердцем и думаю о тебе чаще, чем ты можешь предположить.

Искренне твой,

Герард».

Я приложила письмо к груди, у меня замерло дыхание. Я восхищалась патриотическим порывом жениха, но пришла в ужас от опасности, поджидающей его даже в недолгий промежуток времени между отправкой и получением письма. А вдруг он сейчас на поле боя? А вдруг его?..

Я плюхнулась на стул, привалившись на спинку и изо всех сил стараясь не разрыдаться, но почувствовала, как кто-то положил мне на плечо руку.

– Что случилось, дорогая? – мягко спросила Мэри.

– Герард. Похоже, он на фронте.

Мэри гладила меня по спине, а на измятый лист бумаги катились слезы, превращая красивый почерк Герарда в грязные черные пятна.

* * *

– Как думаешь, каково быть женой военного? – спросила меня Китти тем вечером, укладываясь в постель. Она сидела на койке в розовой хлопковой ночной рубашке и расчесывала свои светлые кудри. Ее недомогание явно прошло.

Я опустила книгу, которую держала в руках.

– Ты ведь пока не собираешься выходить за Ланса, правда?

Китти промолчала, продолжая расчесывать волосы.

– Думаю, в таком союзе есть свои преимущества, – заявила она. – Все эти путешествия и приключения…

– Китти, вы ведь только познакомились.

Теперь мы разговаривали только по вечерам – если Китти не гуляла с Лансом.

Китти положила расческу на столик, залезла в кровать, натянула одеяло и повернулась ко мне.

– Анна, – проговорила она детским, наивным, робким голосом, – ты всегда знала, что Герард – тот самый?

Вопрос обескуражил меня, хотя в Сиэтле такого бы не случилось.

– Да, конечно, – ответила я, вспомнив о полученном письме. Моя привязанность к жениху явно возросла. – Знала.

Китти кивнула.

– Похоже, я чувствую то же самое, – ответила она и отвернулась к стене, прежде чем я успела что-то спросить. – Спокойной ночи.

* * *

Уэстри провел тридцать дней на другом острове, и 27 ноября, в день его возвращения, я ждала его возле мужских казарм, делая вид, что собираю гибискус. Была среда, канун Дня благодарения, и все говорили только о двух вещах: индейке и клюквенном соусе.

– Эй, сестра! – крикнул один из солдат с третьего этажа. – Как думаешь, будет птичка?

– Я что, похожа на кухарку? – с иронией спросила я.

Солдат, парень лет девятнадцати, ухмыльнулся и исчез. Мне понадобилось несколько месяцев, чтобы привыкнуть к мужчинам и к войне. Я перестала стесняться, лихо отбривала тех, кто пытался меня обидеть, и научилась подобающим образом отвечать на непристойные замечания. Мама была бы вне себя от моего поведения.

Прошло уже минут двадцать, а Уэстри так и не появился, и я вернулась в казармы с наполненной цветами сумкой и тяжелым сердцем.

– Пришло письмо, – сообщила Китти, бросая на кровать конверт, – от твоей мамы.

Я пожала плечами и спрятала конверт в карман платья, а Китти заглянула в сумку, оставленную у двери.

– Какая красотища, – восхитилась она, – давай их поставим.

Она достала из сумки цветки и поставила их на столик в стакан с водой.

– К утру завянут, – посетовала я, – гибискус очень плохо стоит.

– Я знаю. Но сейчас они прекрасны, правда?

Я кивнула. Жаль, я не умею ценить красоту момента, как Китти. Это настоящий дар.

Она отошла назад и полюбовалась импровизированной вазой, наполненной яркими цветами, которые утратят свою красоту уже через несколько часов. Потом бросила взгляд на прикроватный столик.

– Чуть не забыла, – спохватилась она, – мне тоже пришло письмо. От папы.

Китти вскрыла конверт и достала письмо. Сначала подруга читала письмо с улыбкой, потом ее лицо стало озадаченным, и наконец – потрясенным. По ее щекам медленно потекли слезы.

– Что такое? – забеспокоилась я. – Что случилось?

Она повалилась на кровать, зарывшись лицом в подушку.

– Китти, – не отставала я, – скажи мне.

Не дождавшись реакции, я подняла разлетевшиеся по полу страницы письма и прочитала, что написал отец Китти:

«Должен тебе сообщить, любовь моя, что в сентябре мистер Гельфман уехал на войну в Европу и, боюсь, погиб. Я знаю, тебе будет нелегко пережить эту новость. Мама просила меня не рассказывать, но, думаю, ты должна знать».

Я положила письмо в ящик столика Китти. Чертова почта. Почему она не дает нам покоя? Все было нормально, пока не стали приходить письма.

– Китти, – прошептала я, прижавшись к ней лицом, – мне очень жаль.

– Просто оставь меня одну, – тихо попросила она.

– Я принесу тебе ужин, – предложила я, услышав звонок в столовой.

– Не хочу, – пролепетала она.

– Все равно принесу.

* * *

Положив себе картофельного пюре, я с позволения кухарки взяла еще одну тарелку для Китти, добавив туда тертую морковь и вареную ветчину, скрученную и высохшую под палящим солнцем. Ну, хоть не консервы. И на том спасибо.

Стелла и Мэри помахали мне со столика медсестер, я подошла к ним.

– Я зашла взять подносы для нас с Китти, мы будем есть в комнате. Китти получила плохое письмо из дома.

Мэри нахмурилась.