Соленый волк

Стены темные, потолок в подтеках, на унитаз без содрогания не глянешь. Кровати просто ужас — обыкновенный металлический каркас, сваренный из железных уголков. Юрий знал, что такое шконка, но только в теории. На себе испытать прочность и жесткость деревянного настила на шконке довелось только сейчас. Жестко. И матрас грязный. Одеяло в подозрительных пятнах. Белье темное, дустом почему-то пахнет.

Горошников долго смотрел, как Юрий устраивается. Смотрел, усмехнулся и вдруг спросил:

— И не страшно?

— Что страшно? — Штанов настороженно глянул на него.

Это ведь Малахов наказал его. За пиво. Позавчера маху дал, сегодня с утра сам не заметил, как набрался. Вчера понятно, вчера они за соседом следили. Но так и сегодня тот же Волчков рыбки предложил. С икоркой.

Но так Малахов сам сказал дома сидеть, под ногами не путаться. А сегодня в изоляторе временного содержания закрыл.

— Я ведь тебя и убить могу.

— За что это? — нахмурился Штанов.

— Наседка ты. — Горошников пристально смотрел на него.

— Какая еще наседка?

— Я тебя сразу раскусил.

— Да нет…

Разумеется, Малахов объяснил, зачем им нужен Горошников. Хорошо бы, конечно, узнать, он убил Драбова или нет. Но прежде всего Юрий должен был наблюдать за ним, следить за тем, с кем и как он контактирует. А если вдруг у него появится телефон, узнать, кому он звонил. Но самое важное, майору Штанову предписывалось пресечь попытку нападения на Горошникова. Или хотя бы подать сигнал. Под воротником у Юрия один микрофон, в сумке другой, Малахов услышит его. Если что.

— Ты ночью глаза не закрывай, — с хищной усмешкой сказал Горошников.

— Почему это?

— В глаза тебе хочу посмотреть. Когда убивать буду.

— Тебе одного убийства мало?

— Ну, точно наседка! — засмеялся Горошников.

Он завалился на бок, головой на подушку, повернулся на спину, вытянул ноги. И кровожадно улыбнулся, представляя, как он будет убивать целого майора полиции.

Штанову стало не по себе. В этой жизни он столько раз уже стоял на краю пропасти, но все никак не мог привыкнуть к мысли, что его в любой момент могут убить. А ведь могут! Горошников — убийца, ему ничего не стоит воткнуть ему заточку в горло.

Штанов кивнул, глядя на Горошникова. Он знал, с кем имеет дело. Знал. И сказал. И этим выдал себя… А ведь Горошников до этого всего лишь догадывался, кого подселили к нему. Всего лишь догадывался. Да и сейчас он знает не все.

— Зря ты это затеял! — поднимаясь со своего места, сказал Штанов.

В конце концов, он майор полиции. И опером на земле работал, и в службе собственной безопасности карьеру делал, а в команде подполковника Малахова сколько раз жизнью своею рисковал. Нет уж, голыми руками майора Штанова не взять! Он ведь и ответить может — и ударить, и на прием взять.

— Что это я зря затеял?

Горошников поднялся так же резко. И встал, чуть ли не прижимаясь к Юрию. И тому так вдруг стало страшно, кровь почему-то хлынула куда-то в ноги.

— А то!

Но Юрий должен был помнить, кто он такой! И что нельзя ронять высокую честь российского полицейского перед каким-то уголовником.

— Что то?

Горошников вдруг повернулся и плечом, со страшной силой ударил Юрия в грудь. Но он готов был к этому. В ответ ударить не смог, но на ногах удержался, даже не сел на шконку, хотя мог. И сесть мог, и даже упасть.

— Ну, давай еще! — Штанов раскинул руки.

— Еще?! — Горошников повел плечом, собираясь ударить.

— А давай!

Но Горошников бить не стал.

— Я тебя ночью убью.

— Не страшно!

— Нет?

— Тебе должно быть страшно!

— Да?!

— За убийство офицера полиции знаешь, что бывает?

— Ты офицер полиции?

— Майор полиции Штанов!

— Даже майор?

— Это я тебя так, на всякий случай предупредил… За Драбова тебе лет пятнадцать дадут, а за майора полиции… Сам все понимаешь.

— За Драбова? Пятнадцать лет?

— Ну, может, чуть меньше.

— Это ты мне сейчас баки забиваешь? На фуфло берешь?

— А как хочешь, так и понимай!

— Да понимаю. Но не верю. Что, у вас кладбище для майоров полиции открыли? Что, места плохо продаются? Решили ускорить процесс?

— А давай! — Штанов раскинул руки, собираясь обхватить Горошникова и сжать в своих железных объятиях, если он вдруг дернется.

— Что ты хочешь узнать, майор? — спросил Горошников.

В это время в замочной скважине повернулся ключ и дверь открылась. В камеру с шумом ворвалась Люба.

— Ужин заказывали? — с ходу спросила она.

— Ух ты! — Горошников плотоядно глянул на нее.

Люба в любое время дня и ночи выглядела сексуально. Горошников не мог этого не заметить.

— А то я плюшек напекла! — сказала она, поставив сумку на шконку.

— Да ты сама как сладкая булочка!

— Первая плюшка! — Люба резко повернулась к Горошникову и с размаху влепила ему пощечину. От неожиданности он подался назад, споткнулся о шконку и сел. Но Люба достала его и там. — Вторая плюшка!

Она ударила снова, и, как это ни странно, Горошников не смог поставить блок. На этот раз он лег головой на подушку.

— Ну чего ты? Давай поднимайся! — как она это умела, подбоченилась Люба.

— Ты кто такая? — спросил Горошников, отрывая голову от подушки.

— Кого ты там убить хотел?

— А-а, так вы из одной шарашки!

— Давай, давай, поднимайся!