С бутылкой минералки в руке Спенсер подошел к гранитному острову, перевернул в маринаде филейные стейки и удовлетворенно хмыкнул: когда он выйдет из душа, стейки будут готовы. Спенсер устремил взгляд сквозь застекленную дверь на уютный уголок, устроенный в патио.
В воздухе закружились снежинки, и его губы расплылись в улыбке.
Это сигнал к снегопаду.
Ужин в патио у костра под треск поленьев и хоровод снежинок – что может быть романтичнее?
Лафорж отпил еще минералки. Ухмылка вновь скривила его губы: «
Да нет. Не может быть. Он жил один. И кода от его двери или ключа от дома ни у кого не было, если не считать уборщицу, которая приходила к нему раз в две недели и должна была явиться лишь на следующий день. Может, следом за ним в гараж юркнуло какое-то животное и оказалось в ловушке? Спенсер устремился в прихожую, чтобы проверить.
Внезапно дверь в гардеробную у входа в гостиную распахнулась, и из нее выскочила фигура.
Напуганному хозяину не хватило времени, чтобы оценить опасность и возможности незваного гостя. Спенсер лишь успел отвести руку назад, намереваясь его ударить. И тут же раздался треск. Боль обожгла его бедро, прострелила все тело. Мышцы вдруг занемели, нервы сдали. А в следующий миг его конечности обмякли, Спенсер покачнулся и опрокинулся, как птица, налетевшая на провод под напряжением и получившая удар током. Он еще попытался выбросить и подставить под себя руку, чтобы не удариться головой. Но тело не послушалось. И Спенсер рухнул на пол. Боль пронзила локоть и плечо. Он распластался на спине аморфной тушей; мышцы словно атрофировались.
– Приветик, Спенсер, – послышался голос.
Лафорж хотел заговорить, но из-за спазма мышц его челюсти плотно сжались, и губы отказались шевелиться.
– Как поживаешь? Что-то выглядишь ты неважно.
Спенсер с усилием моргнул, но фигура так и не обрела четких отличительных черт. Лафорж попытался перекатиться на руки и колени, но мышцы снова не подчинились. И все-таки ему удалось выдавить сквозь стиснутые зубы:
– Помогите мне.
Два слова мольбы.
А фигура перевернула его на бок, связала за спиной руки и опоясала стяжкой лодыжки. Спенсер хотел побороться, оказать сопротивление, но руки будто задеревенели. А когда мышцы снова начали повиноваться его приказам, было уже поздно. Лафорж оказался полностью обездвижен.
Две руки схватили его за лодыжки и потащили к застекленной двери, Спенсер ударился о ее направляющие. Лицо забарабанило по брусчатке патио. К горлу подступила тошнота. Но свежий воздух прояснил его разум, по крайней мере, на пару секунд. Перед глазами проплыла снежинка.
– Снег идет, – к восхищению в чужом голосе примешалось снисхождение. – А ты сегодня вечером превзошел самого себя. Это было бы идеальное свидание.
Лафоржу, наконец, удалось восстановить контроль над своим языком и выдавить слабое:
– Чтоб тебя…
– Чтоб меня? Нет-нет, сегодня
Бесполезное тело скорчилось в конвульсиях, а мозг беззвучно вскричал:
Фигура наклонилась над ним, но сосредоточить на ней взгляд у Спенсера опять не получилось.
Внешние звуки его слух воспринимал как эхо, словно он находился в тоннеле. Но его собственное сердцебиение отдавалось в ушах бешеным громким стуком. Это единственное, что Лафорж различал отчетливо.
Фигура ударила его вторично; по телу прокатилась новая волна тока. Спенсер поднял глаза к потемневшему небу. На его лицо приземлилась снежинка.
– Пожалуйста…, – прохрипел он.
Над ним тут же нависла тень.
– Заткнись!
Голос смолк. Чернота застила ему боковое зрение. Лафорж сильно сжал веки. А открыв потом глаза, понял: ничего не изменилось. Это не был сон. Это был ночной кошмар – только Спенсер не спал. Это был кошмар наяву.
Чужая рука похлопала его по щеке:
– Не вырубайся, останься со мной. Ты должен понимать, что происходит. Я хочу, чтобы ты пережил каждую секунду ужаса и боли. Я желаю, чтобы ты страдал. Ты потребитель, Спенсер, ты привык пользоваться другими. Но за все нужно платить. Тебе еще не доводилось страдать от последствий собственных поступков, не так ли? Знаешь что? Этот вечер полон новых впечатлений – в основном, для меня. А для тебя этот вечер станет последним.
Даже если бы он захотел, Спенсер не смог бы ответить. Он был беспомощен. И где-то в глубине его сознания уже оформилась и утвердилась мысль: в этот вечер ему суждено умереть.