Солярис. Возвращение со звезд.

Одна как раз отчаливала; ее чернокожий экипаж ударами весел и пронзительными воплями разгонял похожих на корявые колоды крокодилов, наполовину погруженных в ил; те поворачивались и, бессильно щелкая зубастыми челюстями, уползали на глубину. Мы всемером спускались с крутого берега; первая четверка заняла места в следующей лодке, негры с явным усилием уперлись веслами в обрыв и оттолкнули утлое суденышко так, что оно завертелось; я немного отстал, передо мной была только та пара, благодаря которой я решился на все это; как раз показалась новая лодка, длиной метров в десять, чернокожие гребцы окликнули нас и, борясь с течением, ловко причалили. Мы спрыгнули в трухлявое нутро лодки, поднялась пыль, пахнущая древесиной. Молодой человек в фантастическом одеянии, изображавшем тигровую шкуру, причем верхняя половина черепа хищника, свисавшая на спину юноши, могла служить ему головным убором, помог своей спутнице сесть. Я занял место напротив них, а тем временем мы уже плыли, и, хотя несколько минут назад я находился в ночном парке, теперь я уже не был в этом полностью уверен. Стоявший на носу лодки великан-негр издавал то и дело дикие вопли, два ряда спин сгибались, лоснясь, весла коротко и резко вонзались в воду, лодка, скрипя, задевала песок, пока не попала на стрежень.

Я вдыхал тяжелый, нагретый запах воды, тины, гниющих растений, плывших у наших бортов, всего на ладонь возвышавшихся над уровнем воды. Берега отдалялись, мы миновали характерный серо-зеленоватый, словно испепеленный, буш, с дышавших солнечным жаром песчаных отмелей с плеском иногда соскальзывали похожие на ожившие стволы крокодилы, один довольно долго держался за нашей кормой: сначала на поверхности виднелась продолговатая голова, потом вода стала заливать его выпуклые глаза, и только его нос, темный, как речной камень, двигался, торопливо рассекая бурую воду. Там, где река омывала затопленные препятствия, между равномерно колыхавшимися спинами чернокожих гребцов виднелись вспененные валы; негр на носу издавал иной, хриплый возглас, весла с одной стороны ударяли резче, лодка сворачивала; мне трудно сказать, когда глухое, грудное покряхтыванье гребцов стало сливаться в угрюмый, повторяющийся напев, нечто вроде гневного возгласа, переходящего в жалобный вопль, завершаемый многократным всплеском рассекаемой веслами воды. Так плыли мы, словно и взаправду перенесенные в сердце Африки, по огромной реке, среди серо-зеленой саванны. Стена джунглей была уже далеко, растаяв в знойном мареве, чернокожий рулевой задавал темп, вдали паслись антилопы, неспешным, тяжелым галопом проскакало стадо жирафов; в какой-то момент я почувствовал на себе взгляд сидевшей напротив меня женщины и посмотрел на нее.

Меня поразила ее красота. Я сразу заметил, что она привлекательна. Теперь она была совсем близко от меня, и я увидел: она не просто привлекательна, а прекрасна. Темные с медным отливом волосы, белое, невыразимо спокойное лицо, неподвижные вишневые губы. Она зачаровала меня. Как этот онемевший на солнце необъятный простор.

В ее красоте было то совершенство, которого я всегда побаивался. Быть может, потому, что слишком мало пережил на Земле и слишком много об этом размышлял. Во всяком случае, передо мной была женщина, казавшаяся неземной, хотя все это — обман, просто такие черты, такой облик, но кто же думает об этом, когда смотрит? Женщина улыбнулась одними глазами, а губы ее сохранили выражение пренебрежительного равнодушия. Улыбнулась нс мне, скорее своим мыслям. Ее спутник сидел на заклиненной в выдолбленном стволе скамеечке, опустив левую руку за борт, так что кончики пальцев касались воды, но не смотрел ни туда, ни на скользившую по сторонам панораму дикой Африки; просто сидел, как в приемной у зубного врача, скучающий и ко всему безразличный.

Впереди показались сероватые камни, рассыпанные но всей реке. Рулевой стал кричать, словно заклиная, оглушительным голосом. Негры бешено колотили веслами, камни превратились в ныряющих гиппопотамов, лодка прибавила скорость; стадо толстокожих осталось позади, сквозь ритмичный плеск весел, сквозь хриплую, глухую песню гребцов доносцлся неизвестно откуда смутный шум. Вдали, там, где река исчезала меж все круче вздымавшихся берегов, показались две сходившиеся друг с другом, огромные дрожащие радуги.

— Are! Аннаи! Аннаи! Аге-е-е! — как ошалевший, ревел рулевой. Негры налегли на весла, лодка летела, как на крыльях; женщина протянула руку и стала не глядя искать руку своего спутника.