Солёный арбуз

Он рванул ручку дверцы и выпрыгнул на дорогу. Бежал по мокрым камням съезда, слышал, как топочут сзади сапоги шофера, бежал, пока не остановился в пяти метрах от воды.

Канзыба взбесилась. Гнала мутную коричневую воду, рвалась к Кизиру, расползалась от бешенства, леденила стволы деревьев, ломала ветви, быстрая, широкая, в добрых двести метров.

— Еще позавчера, — сказал Букварь, — в сапогах переходили.

— Как же быть? Как же я...

Шофер шмыгнул носом, испуганный и жалкий.

Букварь стоял в пяти метрах от воды и не мог оторвать глаз от коричневой летящей реки. Пришел день Канзыбы. Целый год ждала она, когда ледяные горные потоки сделают из нее настоящую, широкую реку, способную гонять пароходы. И вот, когда этот день пришел, Канзыба хотела, чтобы все: люди, тайга и звери в тайге — увидели, какая она, услышали, какая она, почувствовали, какая она. И она ревела, брызгами расшибалась у камней, гнала бревна, траву, цветы и расползалась, расползалась от бешенства и жадности.

Темно-зеленая тайга стояла на сопках, по берегам, притихшая, настороженная. Словно побаивалась, что эта чертова Канзыба выкинет такое, о чем придется помнить долгие годы, хранить эту память в стволиных кольцах.

— Как же быть? Как же...

— Ждать, — сказал Букварь.

— С меня же шкуру сдерут...

— Дня четыре...

— Ты что!

Букварю стало жалко шофера, и он сказал:

— Метров через четыреста был еще брод.

Конечно, и там, наверное, Канзыба стала уже судоходной, и шофер должен был это понять, но он ухватился за соломинку.

— Кустов сказал мне, — уже в машине, уже на ходу объяснял шофер, — хоть вплавь, но доберись!

— Ну-ну, — сказал Букварь.

Ему стало смешно, когда он представил человека, пытающегося переплыть это летящее мутное море.

— Вчера двое на машинах хотели через Тубу... — начал шофер.

— У одного были пряники?

— Пряники... — сник шофер.

— Сворачивай.

Тот берег был низкий, и вода плескалась у самой дороги к взрывникам. Еще позавчера от этой дороги до берега надо было шагать и шагать.

— Понял? — спросил Букварь.

— Как же мне быть?..

— Ничем не могу помочь. Мне надо идти. Букварь вспомнил о своей цели и о том, что ему еще нужно будет вернуться на Тринадцатый километр, где сидит Кешка со своим розовым полотенцем.

— Мне надо идти.

Он пошел по размытой дороге вверх, но шофер догнал его и снова схватил за рубчатый локоть.

— Постой! А как же я?

— Пошли ты к черту своего Кустова!

— Как же быть?..

— Через четыре дня.

— Дьяконов сегодня взорвет скалу. Или завтра... Шофер медленно опустился на мокрый камень и застыл, сложив руки на коленях.

— Это все проектировщики, — пробормотал он, — это все проектировщики...

Букварь почувствовал, что этот ноющий человек, напуганный каким-то Кустовым, вызывает у него брезгливость.

— Слушай, брось ныть! Поезжай обратно и передай своему Кустову привет от Канзыбы. И от меня.

— ...пришла телеграмма из Москвы. Отменить взрыв. Полотно пройдет ближе к Канзыбе...

— Как тебя зовут? — спросил Букварь.

— Николай...

...Николай сейчас сидит за столом. За зеленым щербатым столом. И все сидят за столом. И Ольга разливает горячие щи. А Николай смеется и подмигивает Ольге.

— Знаешь, пошли вы все к черту! И ты, и твой Кустов! У меня есть дело.

Он пошел, и снова шофер схватил его за мокрый рубчатый локоть.

— Телефонная связь нарушена с Дьяконовым...

«Значит, Зименко сидит сейчас у Дьяконова, — подумал Букварь. — Если бы встретить его и сказать ему: «Знаешь, есть у меня друг...»

— Пойми, — сказал шофер, — я же не для себя. Не потому, что боюсь Кустова... Ты не думай. Но зачем взрывать скалу, а потом неделями снова возить аммонал, мучиться, чтобы взорвать другую...

— Это ни к чему, — сказал Букварь. — Только чем же я могу тебе помочь?

Шофер опять устало опустился на мокрый камень. Сказал глухо:

— Ничем.

— Знаешь что... — подумав, сказал Букварь. Шофер поднял голову. Букварь расстегивал ватник, и черные кружочки пуговиц быстро выскакивали из прошитых петель. Букварь сказал:

— Подержи.

Шофер взял ватник и, глядя под ноги, думая о чем-то своем, пошел за Букварем. Они спускались по размытой гальке медленно, потому что Букварь не спешил, шел нарочито спокойно, словно нужно ему было еще раз проверить, какого цвета в Канзыбе вода. Без ватника было холодно, и по коже бежали мурашки. Букварь ступил в воду, ржавая вода стала бить по сапогам, злая, настойчивая, хотела испугать его, отбросить, свалить. Букварь подумал, что в сапогах у него ничего не получится.

Он отступил на несколько шагов и на гальке, перемешанной с потемневшим песком, стал стаскивать сапоги. Портянки были мокрые и черные, и Букварь удивился тому, что сапоги успели промокнуть. Канзыба шумела чуть-чуть потише, будто довольная, что он вышел из ее воды. Шофер стоял молча и вдруг очнулся.

— Ты чего?

— Ничего.

— Ты брось! Не надо! Это ты из-за меня...

— Почему из-за тебя? — обиделся Букварь. — Просто зачем на самом деле взрывать не ту скалу?