Солнечная

– Вот тебе хорошие новости. По оценкам ООН, каждый год на земном шаре от климатических изменений умирает триста тысяч человек. Бангладеш уходит под воду, потому что в океане из-за потепления поднимается уровень воды. В тропические леса Амазонки приходит засуха. Из сибирской вечной мерзлоты выделяется метан. Ледниковый щит Гренландии подтаивает, о чем стараются не говорить. Яхтсмены-любители проплыли северо-западным маршрутом из Атлантики в Тихий океан. Два года назад мы потеряли сорок процентов арктических льдов, наблюдаемых в летний период. Теперь тает восточная Антарктика. Будущее, Тоби, уже наступило.

– Ну да, – буркнул Хаммер. – Похоже, что так.

– Ты не веришь. Вот тебе наихудший сценарий. Предположим невероятное – один прав, а девятьсот девяносто девять не правы, все данные сфабрикованы, потепления нет. Среди ученых существует массовое заблуждение или заговор. Все равно остаются старые испытанные доводы: энергетическая безопасность, загрязнение окружающей среды, исчерпанность нефтяных запасов.

– Никто не купит у нас навороченную панель только потому, что через тридцать лет закончится нефть.

– Что с тобой? Неприятности дома?

– Ничего такого. Просто я столько вкалываю, а потом на телеэкране появляются ребята в белых халатах со словами, что никакого глобального потепления нет. И у меня начинается нервный тик.

Биэрд положил руку на плечо другу, верный знак того, что предел его терпения исчерпан.

– Тоби, послушай. Мы имеем дело с настоящей катастрофой. Расслабься!

К половине десятого их обоих, уставших с дороги, потянуло в постель, и они вместе вошли в лифт. Биэрд должен был выходить первым. Он попрощался с Хаммером и покатил чемодан по длинным коридорам, то и дело сворачивая под прямым углом и бормоча под нос номер комнаты, чтобы не забыть; иногда он останавливался перед очередной табличкой на стене и, покачиваясь, читал: «309–331». Поскольку его номер – 399 – всюду отсутствовал, то он брел дальше и в конце концов выходил к лифту с другой стороны, или это был похожий лифт с точно такой же песочной пепельницей, в которой лежал точно такой же потемневший огрызок яблока. С нарастающим чувством обреченности он снова пускался в путь и, рано или поздно, вновь оказывался перед лифтом. Только во время третьего захода до него дошло, что он держит пластиковую карточку вверх ногами, а его комната – 663 – на другом этаже. Он поднялся на лифте, нашел свою комнату, бросил чемодан в прихожей и, взяв из мини-бара бутылочку бренди и огромную плитку шоколада, присел на край кровати.

К счастью, было слишком поздно звонить Мелиссе и слишком рано звонить Дарлине, которая еще работала. Сил у него сейчас хватило лишь на то, чтобы дотянуться до пульта. Прежде чем зажегся экран, в ящике тихо, как-то по-домашнему чмокнула разогревающаяся электроника – такой близкий теплый звук материнского поцелуя. Безотносительно к его собственной матери. Он устал, выпил лишку и теперь был способен только переключать каналы. Ничего нового: телеигры, ток-шоу, теннис, мультяшки, заседания комитета конгресса, дебильная реклама. Две женщины, в чьи руки он сейчас вверил бы свою жизнь, обсуждали болезнь Альцгеймера у своих мужей. Молодая чета обменялась многозначительными взглядами, вызвавшими взрыв смеха у зрителей в студии. Кто-то заявил, словно кому-то возражая, что президент Обама все такой же всеми любимый святой. В последнее время Биэрд позиционировал себя как «пожизненного демократа». На разных мероприятиях, посвященных климатическим изменениям, он частенько вспоминал судьбоносный момент 2000 года, когда будущее нашей планеты качалось на весах и Буш украл победу из рук Гора, чтобы погрузить страну в пучину трагедии на восемь бесполезных лет. Впрочем, Биэрд уже давно потерял интерес к материальному изобилию и странностям Америки, как это подавалось национальным телевидением. Нынче даже в Румынии, как и повсюду, сотни кабельных каналов. А если что-то показали по телевизору, то ни о каких странностях говорить уже не приходится. Но сейчас он был слишком уставшим, чтобы оторвать палец от кнопок переключения каналов, сорок минут он сидел в ступоре с пустым стаканом в руке и пустой оберткой из-под шоколада на коленях, а затем прилег на наваленные сзади подушки и уснул.

Через полтора часа его расшевелил звонок карманного компьютера, окончательно же он проснулся, когда в ухе зазвучал голос ребенка, который появился на свет вопреки его всяческим, пусть даже деликатным, отговоркам. Вот она, Катриона Биэрд, во всей своей неотвратимости, как некогда запрещенная книга.

– Папа, – произнесла она серьезным тоном. – Ты чего делаешь?

В Англии сейчас шесть утра, раннее воскресное утро. Надо так понимать, что, когда ее разбудили первые солнечные лучи, она вылезла из постели и прямиком направилась к телефону в гостиной, чтобы нажать на первую кнопку слева.

– Дорогая, я работаю, – ответил он так же серьезно.