Солнечная аллея

А секрет был прост: Миха вспомнил, как наблюдал за уроком танцев из окон напротив и еще тогда обратил внимание, что сложенные стопочкой пластинки для каждого занятия готовятся заранее. Следовательно, ему оставалось только подсчитать перед уроком, сколько приготовлено пластинок, и понять, сколько будет танцев, а уж после этого отсчитать столько же стульев по направлению от Мирьям, определив даму, которую надо пригласить на первый танец, чтобы последний пришелся на Мирьям. И когда человек двадцать кавалеров, топчат друг друга, кидались к Мирьям, Миха степенным шагом направлялся к вычисленной даме, чтобы пригласить ее на первый танец. Так что если, допустим, на занятии предусматривалось разучивать фокстрот и приготовлено было девять пластинок, Миха на первых восьми партнершах мог пускаться во все тяжкие, нещадно оттаптывая им ноги, пиная коленками, а то и попросту роняя на пол. Всякий раз, когда во время танца раздавался глухой грохот, все уже знали — это Миха уложил очередную партнершу. Для тех бедняжек это было похлеще всякого дзюдо. Вскоре за Михой закрепилась страшная слава «костолома» и даже «потрошителя» — именно это шипящее словцо он все чаще слышал у себя за спиной. Пострадавшие партнерши уже показывали друг дружке синяки и ссадины, которыми наградил их Миха. А он, ничтоже сумняшеся, рассматривал их всех только как подопытный материал.

— Кто записывается в школу танцев, должен знать, на что идет, — мрачно изрекал он в ответ на все сетования. Лишь на последнем танце, с Мирьям, он всякий раз старался быть на уровне. И ему это и вправду все лучше удавалось. Отчасти, возможно, еще и потому, что он, единственный из кавалеров, даже ужас перед голубками превозмог и сумел извлечь из танцев с ними много полезного.

В итоге Мирьям именно Миху стала считать лучшим танцором. И по окончании последнего занятия — урок был посвящен танго — поинтересовалась, не возражает ли он, если она будет его партнершей на выпускном балу. Точь-в-точь, как и было Михой задумано.

На радостях, что расчет его столь блистательно оправдался, он недоучел, что в погоне за последним танцем с Мирьям за эти недели успел четыре раза пригласить на первый танец Шрапнель, а именно, на вальс, буги-вуги, чарльстон и румбу. Шрапнель теперь думала, что именно она — Михина избранница, просто Миха робеет по-настоящему ей это показать.

НА ПОЛСОТНИ ЗАПАДНЫХ НЕДОСТАЧА

Волосатик на уроки танцев не ходил. Его такая ерунда не интересовала. Его вообще ничто не интересовало, кроме музыки. Да и музыка его интересовала, только если это «Rolling Stones». И покуда остальные завсегдатаи площадки ходили на уроки танцев, он пытался раздобыть «Exile on Main Street», дубль-альбом «Роллингов» 72-го года. Раздобыть только для записи, но именно поэтому безупречного качества, родной английской прессовки, а не какое-нибудь югославское дерьмо, не говоря уж об индийской халтуре. И он прослышал, что есть один тип, некто Фрэнки, у которого якобы все альбомы «Стоунзов» имеются. Волосатику объяснили, что если этого Фрэнки не замели в каталажку за очередную драку, тогда он сидит дома и слушает «Rolling Stones», врубив звук на полную катушку. Волосатик отправился к Фрэнки и, гляди - ка, действительно, уже внизу, во дворе, заслышал «Paint It Black». Это был еще не «Exile», но почти. Волосатик поднялся по лестнице на какой-то там этаж и очутился перед дверью квартиры, из-за которой, вне всякого сомнения, гремели «Стоунзы».

Он звонил, стучал — все бесполезно, пока звучали «Brown Sugar», «Gimmie Shelter», «Have You Seen Your Mother Baby» и «Honky Tonk Woman», Фрэнки не открывал. Мысленно зажмуриваясь, чтобы не смотреть на физиономию уголовника, неотступно рисовавшуюся его воображению, Волосатик принялся колошматить в дверь изо всех сил — сперва кулаками, а под конец и вовсе ногами. И дверь в конце концов отворилась. Вернее сказать — распахнулась. В проеме стоял здоровенный, сплошь в наколках, громила с десятком судимостей за плечами и смотрел на Волосатика тяжелым, угрюмым взглядом. Волосатик отважно поинтересовался альбомом «Exile». Татуированный громила, отвесив квадратную челюсть, по-прежнему пялился на Волосатика, Волосатик, испуганно моргая, таращился на громилу. В итоге он получил адрес некоего хиппи в Штраусберге [3], у которого теперь был «Exile».

— Спьяну просадил, — прохрипел громила, и Волосатик понял, что ему самое время уходить.

На своем складном велосипеде Волосатик покатил в Штраусберг и начал там поиски штраусбергского хиппи. Оказалось, тот живет в строительном вагончике. Вагончик стоял возле двух деревьев, между деревьями был натянут гамак, а в гамаке возлежал штраусбергский хиппи. Он слушал музыку и читал книгу под названием «Fan Man» [4]. В вагончик Волосатик войти не рискнул, ибо внутри весь пол был сплошь завален грампластинками. Ходить по вагончику было все равно, что ходить по пластинкам, а для Волосатика такое было равносильно святотатству.

— Пипл, ты кто вообще такой? — вяло поинтересовался штраусбергский хиппи.