Солнечная богиня

В данный момент рама поблескивала отраженным светом луны, плывшей за окном.

– Ты только моя… только моя! – едва слышно шептал Викентий. – Никому не отдам…

Оля все сильнее прижимала его к себе. Старая кровать издала что-то вроде визга… Викентий замер.

Наверху загромыхал стул, и Эмма Петровна позвала:

– Кеша… Кеша, ты где?

– Не уходи! – умоляюще прошептала Оля, держа его за руки. – Куда ты? Не уходи…

– Я сейчас, – он вскочил, быстро стал одеваться.

– Кеша, она же просто так тебя зовет! – сердито прошептала Оля.

– Нет, я так не могу… – раздраженно ответил он.

Оля, закутавшись в простыню, тоже вскочила с кровати.

– Послушай, это невозможно…Так нельзя!

– Что нельзя?

– Ты… ты в любой момент готов сорваться с места. Ты не можешь расслабиться и полностью отдаться своим чувствам… Ты говоришь, что любишь меня, а сам ведешь себя так, как будто совершаешь нечто непристойное…

– А разве нет? – усмехнулся он в темноте. – Здесь такие тонкие стены и такие скрипучие кровати, что полностью расслабиться нельзя!

Оля прижалась к нему.

– Знаешь, чего я боюсь?.. – прошептала она.

– Чего?

– Что ничего не изменится. Даже после того, как мы станем мужем и женой – уже официально…

– Оля, мы же не с мамой будем жить! – возразил он. – А у тебя… Потом купим квартиру побольше, это сейчас не проблема.

– Даже если не с мамой… Все равно Эмма Петровна даже на расстоянии будет контролировать тебя.

– Оля, это моя мама… Конечно, у вас сейчас не все ладится, но потом вы привыкнете друг к другу. Все будет хорошо…

– Ладно, иди… – Оля оттолкнула его.

Викентий ушел, и она осталась одна.

Легла на скомканную постель и закрыла глаза.

На небольшой полянке в саду, в окружении яблонь, стоял Ярослав Глебович Силантьев, в старых широких джинсах и перепачканной краской безрукавке, с разметавшимися по плечам длинными седыми волосами, и, закусив губу, ожесточенно водил кистью по холсту.

Ярослав Глебович был художником, горьким пьяницей и мизантропом.

Вообще непонятно, по какой причине он жил у Степана Андреевича, но, вероятно, причины все же были.

– Добрый день, – поздоровалась Оля, проходя мимо Силантьева.

– Добрый… – отрывисто буркнул тот в ответ.

Оля уже приблизилась к тому месту, где аллея сворачивала в сторону, как Силантьев позвал ее:

– Ольга!

– Да?.. – обернулась та.

– Можно вас на минутку…

Оля подошла к Ярославу Глебовичу. На холсте расползались бело-желто-зеленые пятна, которые ничуть не походили на яблоневый сад, который в данный момент художник писал с натуры. Скорее будущая картина напоминала разлившуюся по столу окрошку – с островками рубленого яйца и зеленого лука.

– Вот что, Ольга… Как у вас со временем? – отрывисто спросил он.

– Нормально… А почему вы спрашиваете? – пожала она плечами.

Вблизи от Силантьева странно пахло – смесью скипидара и валерьяновых капель. В длинных волосах у него запуталось несколько жухлых листьев.

– С трех до четырех – вас устраивает это время? – недовольно буркнул он. – Я бы хотел вас писать… Природа, понимаете, опостылела, ни одного подходящего лица вокруг… Тут эта Мура ко мне привязалась, чтобы я написал с нее портрет, но я ее погнал. Уж лучше вы, чем это чучело!

– А, понятно… – неопределенно протянула Оля. Убить целый час времени на позирование?.. И еще неизвестно, какой ее изобразит Ярослав Глебович! – Я подумаю.

– Да чего тут думать! – рассердился Силантьев. – Сядете тут в саду, с книжечкой, делать ничего не надо… Или вам Эмма Петровна не разрешает со мной водиться?

– При чем тут Эмма Петровна? – Оля тоже неожиданно рассердилась. – Я взрослый, совершенно свободный человек, я сама распоряжаюсь своим временем… Ладно, я согласна!

– Мерси, – буркнул Силантьев.

Оля пошла дальше. «Может быть, я зря согласилась? Этот Силантьев такой противный, все время ругается…»

На первом этаже хозяйского дома одно из окон было раскрыто. У колышущейся белой занавески сидела Кристина, литературный секретарь старика Локоткова, и сосредоточенно печатала что-то на переносном компьютере.

Сколько Кристине лет, никто не знал. Может быть, двадцать пять, а может быть, и все сорок. У нее было странное лицо, с вечными скорбными складками возле губ, и колючий тревожный взгляд. Она была очень худа, черные волосы коротко срезаны и острыми углами лежали на щеках.

Кристина даже в жару ходила в чулках, строгой темной юбке и офисной белой блузе с бантом, всем своим видом напоминая окружающим, что расслабляться она не намерена.

– Добрый день, Кристина!

– Добрый… – та вздрогнула, оторвавшись от монитора. – Ты уже с работы, Ольга?

– Да. Ярослав Глебович попросил меня, чтобы я ему позировала, – тут же призналась Оля. – Иду вот сейчас и думаю: может, я зря согласилась?..

– Нет, не зря, – быстро ответила Кристина. – Силантьев – очень хороший художник.

– Да ну?.. – удивилась Оля.

– Я тебя уверяю, – холодно ответила секретарша, и пальцы ее принялись снова порхать по клавиатуре.

– Ты меня успокоила…

– Оля! – Кристина вдруг встрепенулась. – Ты Ивана Осиповича видела?

– Видела. Только что у ворот. Но он уже в город уехал…

– Один?

– Один. Лера тут осталась. Я ее тоже видела – они с Кириллом разговаривали у беседки.