Солнечная буря

— Это ради ее же блага, — пояснил врач Монсу. — В реанимации, приходя в себя от наркоза, она вырвала из вены иглу. Сейчас ей дали немного снотворного, но…

— Она задержана? — спросил Монс. — Арестована?

— Насколько мне известно, нет.

— Принималось ли решение о принудительном лечении? Есть ли заключение комиссии?

— Нет.

— Отлично. Выходит, у вас тут полный беспредел, — с презрением заявил Монс. — Вы привязываете ее к кровати, не имея на то решения ни полиции, ни прокурора, ни главного врача. Незаконное лишение свободы. Возбуждение уголовного дела, штраф и замечание дисциплинарной комиссии с занесением в ваше личное дело. Но я здесь не для того, чтобы создавать вам неприятности. Расскажите мне, что произошло, полиция наверняка вас проинформировала, развяжите ее и налейте мне чашку кофе. В обмен на это я буду сидеть рядом с ней и следить, чтобы она не наделала глупостей, когда очнется. А я обещаю не заявлять на действия больницы.

— Информация, которую мне сообщила полиция, охраняется служебной тайной, — вяло проговорил врач.

— Услуга за услугу, — проворчал Монс.

Некоторое время спустя Монс сидел, откинувшись на неудобном стуле возле кровати Ребекки. Левой рукой он мягко держал ее за пальцы, а в правой у него был пластмассовый стаканчик в коричневом подстаканнике с обжигающе горячим кофе.

— Чертова кукла, — бормотал он. — Просыпайся скорее — вот я тебе устрою.

* * *

Темнота. Затем — темнота и боль. Ребекка осторожно открывает глаза. На стене над дверью висят большие часы. Минутная стрелка вздрагивает каждый раз, когда собирается перепрыгнуть к следующей отметке. Ребекка щурится, но не может понять, что показывают часы: день сейчас или ночь. Свет режет глаза, как ножом. Прожигает в голове дыру. Голова почти разрывается от боли. Каждый вздох — невыносимая боль. Язык прилип к гортани. Она снова закрывает глаза и видит перед собой исполненное ужаса лицо Весы Ларссона. «Не делай этого, Ребекка. Это будет потом преследовать тебя всю жизнь».

Назад в темноту. Глубже. Вниз. Вдаль. Боль отступает. И Ребекка видит сон. Лето. Солнце светит с голубого неба. Шмели носятся, как пьяные, между лесной геранью и тысячелистником. На мостках у реки стоит на коленях бабушка и трет щеткой тряпичные коврики. Мыло она сварила сама из каустика и жира. Щетка движется взад-вперед по полоскам коврика. Слабый ветерок с реки отгоняет комаров. На краю мостков сидит девочка, опустив ноги в воду. Она поймала жука-дровосека в баночку от варенья с отверстием в крышке и с восторгом следит за движениями жука за стеклом. Ребекка начинает спускаться к воде. Она прекрасно осознает, что видит сон, и бормочет себе под нос: «Дай мне взглянуть на ее лицо. Дай мне взглянуть на ее лицо, чтобы я знала, как она выглядит». Тут Юханна оборачивается и смотрит на нее. С триумфальным видом показывает Ребекке баночку, а с ее губ срывается слово: «Мама!»

* * *

Это было похоже на рождественскую открытку, хотя на самом деле — совсем ничего общего. Три волхва стояли и смотрели на спящего ребенка. В роли ребенка выступала Ребекка Мартинссон, в роли волхвов — исполняющий обязанности главного прокурора Карл фон Пост, адвокат Монс Веннгрен и инспектор полиции Свен-Эрик Стольнакке.

— Она убила трех человек, — сказал фон Пост. — Я не могу просто так взять и отпустить ее.

— Это школьный пример необходимой самообороны, — возразил Монс Веннгрен. — Вы ведь это понимаете? Кроме того, она стала героем дня. Поверьте мне, газеты уже готовят душещипательные статьи. Спасла жизнь двум детям, застрелила всех негодяев… Так что вам неплохо спросить себя — какая роль вам ближе? Зануда, который преследует героиню и старается засадить за решетку, или понимающий парень, который разделит с ней ее славу?

Исполняющий обязанности главного прокурора отвел глаза. Посмотрел на Свена-Эрика — там никакой поддержки, даже самой крошечной. Снова перевел взгляд на желтое клетчатое одеяло, заботливо подвернутое под матрас Ребекки.

— Мы планировали не сообщать информацию в СМИ, — попытался возразить он. — У убитых пасторов есть семьи. Из уважения к ним…

Свен-Эрик Стольнакке втянул воздух между зубами под своими усами.

— Мне почему-то кажется, что скрыть правду от прессы и телевидения не удастся, — легко проговорил Монс. — Тайное всегда становится явным.

Фон Пост застегнул пальто.

— Хорошо. Но ее допросят. До того она не покинет города.

— Разумеется. Когда врачи скажут, что она в состоянии. Что-нибудь еще?

— Позвоните мне, когда ее можно будет допросить, — сказал фон Пост Свену-Эрику и исчез за дверью.

Свен-Эрик снял пуховик.

— Я посижу пока в коридоре. Позовите меня, когда она проснется. Хочу ей кое-что сказать. А пока собираюсь пойти взять в автомате кофе и пирожное. Будете?

* * *