Солнечная лотерея

Это был единственный миг, когда он ее видел, – она покидала их. Еще звучал ее сочный мягкий смех, он еще чувствовал ее присутствие, но она быстро таяла, растворяясь в земле, деревьях, кустах и виноградных лозах. Словно река жизни, она быстро заструилась по ним. Бартон заморгал, потом протер глаза и зажмурился.

Когда он вновь открыл глаза, ее уже не было.

Вечером Бартон медленно ехал на своем запыленном желтом «паккарде» по улицам Миллгейта. Он был в том же помятом костюме, но побрился, вымылся и отдохнул после потрясающей ночи. Чувствовал он себя довольно хорошо, если вспомнить, что ему пришлось пережить.

У парка он притормозил, почти остановившись, чувствуя удовлетворение, даже гордость. Парк был на месте, такой же, как всегда, – часть оригинального целого. После всех этих лет он вернулся, и Бартон приложил к этому руку.

Дети бегали по дорожкам, один сидел на краю фонтана, надевая ботинки. Тут и там стояли детские коляски, сидели несколько стариков, держа в карманах смятые газеты. Вид этих людей действовал на него лучше, чем древняя пушка и мачта с флагом.

Это были настоящие люди. Площадь реконструкции после ухода Аримана вновь расширялась, все больше людей, мест, зданий и улиц сбрасывало покров иллюзии. Через несколько дней процесс захватит всю долину.

Бартон свернул на главную улицу. На одном ее конце по–прежнему было написано: «Джефферсон–стрит», а на другом появилась первая надпись: «Мэйн–стрит».

Дальше стоял банк. Старый Миллгейтский торговый банк из кирпича и бетона, словом, как всегда. Чайной для женщин уже не было – она исчезла навсегда, если впредь все пойдет так, как прежде. Серьезные мужчины входили и выходили через широкие двери, а над дверями висел, сверкая в лучах вечернего солнца, съемник Аарона Нортрупа.

Бартон медленно ехал по Мэйн–стрит. Местами процесс восстановления порождал удивительные эффекты. Магазин Дойла с товарами из кожи восстановился только наполовину, а вторая половина по–прежнему была продовольственным магазином. Несколько прохожих стояли перед ним, удивленно разглядывая подобное чудо. Это было странное чувство – войти в магазин, принадлежащий двум разным действительностям. Перемена отступала.

– Мистер Бартон! – позвал знакомый голос.

Бартон остановился. Из клуба «Магнолия» выскочил Кристофер с кружкой пива в руке и веселой улыбкой на лице.

– Подождите немного! – возбужденно крикнул он. – Мой магазин появится с минуты на минуту!

Он не ошибся. Прачечная начала расплываться, волна реконструкции подходила все ближе. Стоящий перед ней клуб «Магнолия» все более бледнел, а из–под его исчезающего силуэта появлялся другой, более отчетливый. Кристофер следил за процессом со странным чувством.

– Пожалуй, мне будет скучновато без этой забегаловки, – сказал он. – Ведь я ходил сюда восемнадцать лет…

Кружка пива, которую он держал в руке, исчезла. В ту же секунду исчезли последние доски клуба «Магнолия», и на его месте начал проявляться роскошный обувной магазин.

Кристофер испуганно выругался, заметив, что держит за ремешок женскую туфельку на высоком каблуке.

– А теперь ваш черед, – сказал Бартон, улыбаясь. – Прачечная исчезает. Это не затянется надолго.

Бартон уже видел появляющийся контур магазина и мастерской Уилла. Кристофер тоже изменился, но, сам поглощенный наблюдением, не замечал этого. Тело его распрямилось, утратило сутулость, кожа высветлилась и покрылась румянцем, которого Бартон прежде у него не видел, глаза засверкали, руки перестали дрожать. Его грязный плащ и брюки сменились свежей рабочей рубашкой, брюками в мелкую голубую клетку и кожаным фартуком.

Последние детали прачечной исчезли, и явился магазин Уилла «Продажа и ремонт».

В элегантной витрине за чистым стеклом поблескивали телевизоры – это был по–современному просторный, светлый магазин. Даже с неоновой вывеской. Прохожие останавливались и с удовольствием поглядывали на экраны. Магазин Уилла предстал во всей своей красе. Пока это был самый лучший магазин на Мэйн–стрит.

Кристофер забеспокоился, ему не терпелось войти внутрь и приступить к работе. Он нервно барабанил пальцами по отвертке, торчащей из–за пояса.

– На прилавке стоит корпус телевизора, – объяснил Кристофер Бартону. – Нужно вставить в него кинескоп.

– Отлично, – сказал Бартон, улыбаясь. – Не буду больше вас отвлекать.

Кристофер взглянул на собеседника и дружелюбно улыбнулся, однако какая–то тень мелькнула по его добродушному лицу.

– Здорово! – сказал он торжественно. – Мы с вами еще увидимся, мистер.

– Мистер?! – повторил Бартон, удивленный официальным тоном Кристофера.

– Мне кажется, я вас знаю, – буркнул Кристофер, глубоко задумавшись, – но никак не могу вспомнить откуда.

Бартон грустно покачал головой.

– Невероятно… – прошептал он.

– Мне кажется, я что–то для вас делал. Мне знакомо ваше лицо, но я не помню, когда мы встречались.

– Я когда–то жил здесь.

– А потом уехали, верно?

– Моя семья перебралась в Ричмонд. Это было очень давно, я был тогда еще ребенком. А вообще–то я родился здесь.