Солнечная сторона улицы

С утра до вечера по лестнице поднимались и опускались жильцы, и весь дом наполнялся скрипами, шорохами, вздохами. А ночью, когда все спали, слышался тонкий писк — это спорили ступени с перилами: кто из них важней и красивей?

— Без нас никто не поднялся бы на второй этаж, — тараторили ступени. — Мы ровные и гладкие. Нас так берегут, что застилают мягкими коврами.

— А по перилам катаются мальчишки и девчонки, — возражали перила. — За нас держатся пожилые люди. Мы точеные, фигурные. На нас приятно смотреть. Не зря же все нас поглаживают.

Много лет длился этот спор, пока однажды в дом не заглянул Большой Мастер. Он зашел, чтобы узнать у жильцов, как им служит его лестница, не настало ли время ее ремонтировать?

Жильцы наперебой стали расхваливать лестницу. Говорили, что она главная достопримечательность в доме, что она, конечно, старая, но в ремонте совершенно не нуждается.

Мастер улыбнулся, кивнул, и уже хотел попрощаться, как вдруг услышал тонкий писк. Неожиданно, средь белого дня перила со ступенями затеяли свой давний спор — они нарочно начали спорить при Мастере, чтобы он рассудил их.

Мастер внимательно выслушал тонкое пищанье и усмехнулся:

— Вот чудаки! В настоящих вещах ничего нет лишнего, важно все. А красиво то, что удобно.

— Мы не чудаки, — растерянно забормотали жильцы; они не слышали тонкого писка и подумали, что Мастер обращается к ним.

— Не чудаки, — повторили жильцы. — Мы знаем, что красиво, что не красиво. Мы умеем ценить красоту, поверьте нам.

— Да, да, — продолжал Мастер, — если вещи сделаны на совесть, они радуют взгляд.

— Да, да, — поспешно согласились жильцы. — Лестница именно так и сделана. Мы ее очень любим. Спасибо вам за нее огромное! Вы настоящий Художник по дереву.

Синие и желтые елки

Мало кто знает, как появились зеленые елки. А между тем, они появились совершенно случайно. В лесу на одной из полян росли стройные синие елки. Когда на поляну налетал ветер, синие елки раскачивались, и с них синим дождем сыпались искрящиеся хвоинки.

— Мы самые красивые в лесу! — шумели синие елки, гордо посматривая на другие деревья. А на разные кусты вообще не посматривая.

В том же лесу на соседней поляне росли пушистые желтые елки. Когда налетал ветер, с желтых елок, точно золотые блестки, сыпались желтые хвоинки.

— Мы самые красивые в лесу! — шуршали желтые елки, небрежно посматривая на другие деревья. А кусты и вовсе не замечая, не говоря уже о цветах и травах.

Целое лето спорили елки, какие из них самые красивые. Иногда их споры становились такими жаркими, что переходили в ссоры. Весь лес приходил в невероятное возбуждение. Однажды это возбуждение докатилось до старого дуба, который возвышался в глубине леса.

— Кто там нарушает спокойствие в лесу? — заскрипел великан и зашатался, замахал могучими ветвями, поднял сильный ветер. С синих елок полетели синие хвоинки, с желтых — желтые. Весь день и всю ночь кружили над полянами хвоинки, пока не смешались в сине-желтом вихре.

А утром на полянах появились новые елки — зеленые. Такие же стройные как синие, и такие же пушистые как желтые. Они скромно стояли на полянах и ни перед кем не хвастались своей красотой, и от этого выглядели еще красивей.

В пекарне

В одном городе жил Пекарь, толстый розовощекий старичок. Целый день он пек булки, батоны, сдобы, кренделя, пышки, плюшки, слойки, калачи; делал пирожные и печенье, сухари и баранки, и многое другое. Жители города называли Пекаря «Большим Мастером, Художником пекарного дела».

Каждый вечер Пекарь ставил изделия на полку, гасил огонь в печи и уходил домой. Однажды, когда пекарь собирался запирать пекарню, на полке что-то зашевелилось, зафыркало, и из-под муки вылезла сдоба.

— Апчхи! — чихнула она, стряхнув с себя муку. — Давай быстрее уходи, старикашка. Надоело без дела сидеть на этой дурацкой полке.

— Нерасторопный какой-то дед, — проговорила калорийная булка. — Канителится. Еще, чего доброго, останется ночевать.

— Ушел! — радостно пропел батон и спрыгнул с полки на стол. — Теперь устроим карнавал, и я буду самым главным, потому что я больше всех.

— Нет, главной буду я, — возразила сдоба, слезая с полки. — Я сделана из муки высшего сорта.

— Не хвались! — подала голос калорийная булка и тоже заспешила к столу. — В тебе нет ни одной изюмины. А во мне их полно. Некоторые даже вылезают наружу.

— Как можете вы, толстухи, хвастаться? — возмутился крендель. — Посмотрите, какой я изящный! Какая на мне сахарная пудра! Только конфета может сравниться со мной, да и то не всякая!

Подбежали сухари и захрустели:

— Мы не хуже вас. И потом, людям, у которых болят животы, ничего, кроме нас, есть нельзя. А животы болят у многих.

— Я слаще всех! — заволновался пирожок с вареньем. Он так быстро подбежал, что от натуги выпустил из себя половину начинки.

— Перестаньте спорить! — послышалось вдруг из угла пекарни, где лежали буханки черного ржаного хлеба. — Вас могут услышать мыши. Если они прибегут, нам всем несдобровать!

— Уж вы помолчали бы! — отозвалась сдоба. — Деревенщина! Вас-то все равно мыши есть не станут.