Читаем Солнечная сторона улицы полностью

— Знаешь что! — подскочила моя резковатая тетя. — Мало того, что я обвязываю твоих дружков, теперь еще и подружки появились. Барышни сами должны учиться вязать и шить. Стыд и позор, чему их только в школе учат?! В гимназиях учили всему…

— Она больная, — соврал я (врать я умел здорово). — Все время болеет. Совсем не встает с постели.

— Не знаю, вряд ли смогу, — безжалостно покачала головой тетя. — Последнее время пальцы болят.

— Теть, очень надо.

— Не знаю, не знаю.

Во двор я вышел мрачный. Что теперь сказать девчонке? Но главное, если тетя вообще больше не сможет вязать?! Такое было страшно представить!

Через два дня тетя закончила очередной заказ, и я снова напомнил ей про девчонку, но тетя сказала то, чего я больше всего боялся:

— Не смогу, совсем руки не слушаются, похоже, отвязалась я. Попробуй сам! Это не сложно. Вот смотри! — И тетя раскрыла мне секрет своей вязки.

— В рукоделии, как и во всем, есть люди способные и есть талантливые, — назидательно говорила тетя, пока я неумело перебирал спицами. — Между этими людьми огромный водораздел, вернее, между ними огненная черта. Не всем способным удается перейти эту черту. Но надо пытаться… Кажется, у тебя есть кое-какие способности.

Как-то незаметно я втянулся в рукоделие, и вскоре в совершенстве освоил вязальное ремесло. Даже стал вязать быстрее тети. Конечно, во дворе я скрывал, что вяжу — ведь все-таки был мужчиной.

Через неделю у нашего крыльца меня подкараулила рыжая, вечно улыбающаяся девчонка, с сумкой шерсти.

— Ты уже поговорил с тетей? Не забыл?

— Все в порядке, — кивнул я, забирая шерсть.

Девчонка особенно широко улыбнулась.

— Огромное тебе спасибо!

Несколько дней я вязал ей кофту; полностью самостоятельно (ни тетя к нам не заходила, ни я к ней), но именно когда за кофтой пришла девчонка, заявилась и тетя. Я протянул девчонке свое изделие и она засияла так, что в коридоре стало светлее. Я уже собирался закрыть за ней дверь, как вдруг она заметила тетю и бросилась ее благодарить.

— Да что ты! — отмахнулась тетя. — Не меня благодари, а вон его! Это он связал!..

Девчонка на минуту онемела, улыбка с ее лица исчезла, покраснев, она опустила глаза и пробормотала:

— Какой ты молодец! Огромное тебе спасибо!..

Когда об этом узнали во дворе, ребята перестали меня ублажать подношениями, просить: «уговори тетю» — они просто требовали, чтобы я немедленно вязал. А тут еще пронесся слух, что я давно вяжу, и что моя тетя никогда и не умела вязать, и что у меня вообще нет никакой тети… Но в пик моей славы, встречаю улыбающуюся девчонку, а на ней кофта вроде бы моя, а вроде бы и не моя — вся подшита какими-то нитками.

— Что ты с ней сделала? — спрашиваю.

Улыбка девчонки перешла в кислую гримасу.

— Понимаешь, все время приходится подшивать твою кофту. Как надену, то тут то там расползается. У тебя какая-то странная вязка.

В это время мимо нас проходила моя тетя — каждый раз она возникала в самый неподходящий момент. Остановившись, тетя профессионально осмотрела кофту на девчонке и, обращаясь ко мне, сказала:

— Да, погрешности налицо. Видимо, ты не смог перейти огненную черту, — потом повернулась к девчонке: — Заходи вечером, перевяжу. Заодно поучишься сама. Каждая барышня должна уметь вязать. Вязание действует благотворно: успокаивает, дает время поразмышлять (почему-то тетю вязание совсем не успокаивало. Впрочем, может и успокаивало, трудно представить, какой бы она была, если бы не вязала).

За два вечера тетя перевязала мое неудачное творение. Неожиданно ее пальцы обрели прежнюю подвижность, во всяком случае с того дня она вязала ничуть не меньше, чем раньше. А рыжая девчонка стала ее постоянной ученицей. По словам тети, она перешла огненную черту легко, играючи, не получив ни малейшего ожога.

Зависть

Многие мои родственники были завистниками, можно сказать я жил в атмосфере всеразъедающей зависти. Так мать завидовала тете, которая блестяще вязала, лучше всех в нашем городке, а может быть и во всем мире. Тетя не оставалась в долгу и сильно нервничала от зависти, глядя как мать печатает на машинке. Отец, хотя и насмехался над дядей-холостяком, но втайне завидовал его здоровому образу жизни — самому отцу не хватало силы воли, чтобы избавиться от привычки курить и выпивать. Дядя-холостяк в свою очередь не на шутку завидовал славе своего брата-пожарного.

Видимо по наследству, и на меня однажды нахлынула эта проклятая зависть. Вначале это странное чувство не очень мучило меня, вселяло лишь беспокойство и раздражение. Я завидовал Генке, у которого были длинные руки. «Эх, мне бы такие руки, как у Генки, — думал я. — Уж я бы знал чем заняться. Длинными руками можно до всего достать. Свисают, например, из какого-нибудь сада яблоки, другим надо палку, чтобы их сбить, а длинной рукой — раз! Только протянул, и яблоко твое. Да что там яблоки! Все можно достать. С такими руками не пропадешь. Только Генка, дуралей, не догадывается об этом. Он увлечен волейболом — с утра до вечера знай себе по мячу лупит».

Перейти на страницу:

Все книги серии Л. Сергеев. Повести и рассказы в восьми книгах

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй
Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй

«Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй» — это очень веселая книга, содержащая цвет зарубежной и отечественной юмористической прозы 19–21 века.Тут есть замечательные произведения, созданные такими «королями смеха» как Аркадий Аверченко, Саша Черный, Влас Дорошевич, Антон Чехов, Илья Ильф, Джером Клапка Джером, О. Генри и др.◦Не менее веселыми и задорными, нежели у классиков, являются включенные в книгу рассказы современных авторов — Михаила Блехмана и Семена Каминского. Также в сборник вошли смешные истории от «серьезных» писателей, к примеру Федора Достоевского и Леонида Андреева, чьи юмористические произведения остались практически неизвестны современному читателю.Тематика книги очень разнообразна: она включает массу комических случаев, приключившихся с деятелями культуры и журналистами, детишками и барышнями, бандитами, военными и бизнесменами, а также с простыми скромными обывателями. Читатель вволю посмеется над потешными инструкциями и советами, обучающими его искусству рекламы, пения и воспитанию подрастающего поколения.

Вацлав Вацлавович Воровский , Всеволод Михайлович Гаршин , Ефим Давидович Зозуля , Михаил Блехман , Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Проза / Классическая проза / Юмор / Юмористическая проза / Прочий юмор