Солнечная женщина

Конечно, во всем виновато это чертово флоридское солнце, думала Бонни, мчась на своей машине, красном «фольксвагене», из аэропорта к себе домой, в пригород Вашингтона, в Александрию. Если бы не этот солнечный удар, она никогда не вела бы себя так с этим киприотом. Это же надо — только увидела человека и сразу в постель! Никогда в жизни с ней такого не случалось. Да и зачем ей все это? Если ей захочется, у нее есть куда пойти. Прямо сейчас можно завернуть к Тони. Сегодня выходной, и он занимается своими деревянными чучелами. Она познакомилась с ним у Даяны и Ларри. Тони, приятель Ларри, делает прекрасные изображения птиц, режет их из дерева, раскрашивает и продает. Сам он учился в университете по курсу литературы, но «руки взяли его в руки», как он шутил над собой. Они с Бонни встречались у него дома, прекрасно оборудованного его собственными руками. Никто из них не собирался обременять собой другого. У него были жена и дочь. Теперь они поселились отдельно, но сохраняли дружеские отношения. Нет, сейчас она едет к себе. Надо отдохнуть, отсидеться, успокоиться. И все забыть.

Машины летели мимо нее так быстро, что, казалось, только ленивый не обгоняет. Она нажала на газ — любила прокатиться с ветерком на этой удобной, надежной малолитражке.

Перед отъездом она не простилась с Даяной, которая приедет через два дня. Даяна позвонила сразу, как только Бонни приехала.

— Слушай, Бонни, что с тобой? Мне не нравится твой голос. Ты что, устала?

— Мне он самой не нравится. И не только он. Сказать, чтобы устала, нет, пожалуй…

— Так что же? Кстати, я до отъезда больше не видела Халамбуса. Как он?

— Не знаю. В день отъезда я видела его с женщиной. Они целовались.

Даяна фыркнула на другом конце провода.

— Бонни, тебе сколько лет? Тридцать восемь. А ты делаешь вид, что на целых двадцать меньше…

— Даяна, я знаю, о чем говорю.

В ее тоне была непререкаемость, и Даяна знала эту интонацию. Она промолчала, потом сказала:

— Счастливо. Отдыхай.

Бонни пошла в ванную. Она очень любила ее, отделанную в бледно-розовых тонах со стопкой темно-розовых полотенец на полке. Она растворила кубик ароматной пены в ванне, разделась перед большим зеркалом, осмотрела себя и внезапно увидела рядом его тело. Мощное, сильное, бронзовое от загара, с мышцами, которые играли под кожей при каждом движении. И похоже, ей уже не представить никакое другое тело рядом с собой.

Нет, нет и нет! Или он, или никто! Но, судя по той сцене, из-за которой она сбежала от него, никто. Она вздохнула и погрузилась в теплые ароматные волны. Она вытянулась во весь рост, закрыла глаза. Волосы намокли и слиплись. Бонни убрала их с лица. Она лежала, пока не почувствовала, что засыпает. Зазвонил телефон, но не было сил протянуть руку к трубке. Звонок был долгим, упорным, потом пискнул и затих. Сейчас ее нет ни для кого. Только она и пена с запахом райского сада.

Глава 12

Халамбус уселся в кресло в самолете, пристегнулся ремнями. Ему следовало быть довольным этой поездкой. Его картины приняли хорошо, уже есть покупатели, и, как только закончится выставка, картины продадут. Жалко ли ему расставаться с ними? Он вздохнул, посмотрел в иллюминатор, увидел ровное взлетное поле, окаймленное стриженой зеленью газона, и улыбнулся. Расставаться всегда жаль, особенно когда знаешь, что вещь получилась. Он даже иногда проверял этим — получилось или нет. Если он, закончив картину и уезжая из дома, даже на ферму, думал, а вдруг что-то случится — пожар, наводнение, кража, и картина исчезнет, — значит, она получилась.

Но он должен расставаться со своими работами. И не только ради денег. Ему останутся фотокопии, буклеты. А картины надо отдавать в руки другим, иначе никто о нем не узнает. Когда-то в юности он поставил перед собой цель — завоевать мир. И он это сделает. Весь мир — он печально улыбнулся. А как же та женщина — Бонни Плам? Но ведь она — часть этого мира, говорил ему внутренний голос, который внушал ему веру в его беспредельные возможности. Однако, подумал он, порой мир завоевать легче, чем отдельного человека.

Самолет оторвался от земли. И, взмывая в воздух, качнулся, будто еще раз напомнил — американскую женщину завоевать не так-то легко, мистер Халамбус. Это вам не сватовство в деревушке под оливами…