Солнечная

Люблю. Она писала и говорила это много раз, а он ни разу не ответил ей тем же, даже в минуты самозабвения. И не потому, что думал, что не любит. На этот счет у него никогда не было полной ясности. Давным-давно он взял за правило никому не признаваться в любви. С Мелиссой он страшился вопроса, который будет вызван этим сверхъестественно обязывающим словом. Будет ли он с ней до конца жизни и станет ли отцом ее ребенка? Она очень хотела ребенка, а жизнь до сих пор ей в этом отказывала. Биэрда же собственная биография убеждала в том, что если он согласится, то принесет одно лишь разочарование этой простодушной красивой молодой женщине, на восемнадцать лет его моложе. Она была в том возрасте, когда бездетной женщине надо поспешить. Если он не хочет исполнить свой долг, то должен откланяться. Ей, конечно, понадобится время, чтобы привыкнуть к разлуке, а потом время, чтобы найти ему замену. Но она не хотела расставаться, а он не мог заставить себя уйти. И все же… снова быть неполноценным мужем, в шестой раз, и в шестьдесят лет завести ребенка. Смехотворная ювенилизация!

Обсуждать это с ней было мучительно. Последний раз в ресторане на Пикадилли она со слезами на глазах сказала, что лучше останется без ребенка, чем потеряет его. Невыносимо. Прямо для жалобных колонок в газете. Невозможно поверить. Если он действительно любит, то должен освободить ее, уйти сейчас же – так он думал. Но она ему нравилась, а он был слаб. Можно ли отказаться от такого сказочного дара? Какая еще молодая женщина так нежно примет мужчину нелепого, низенького, пузатого, стареющего, ошпаренного публичным позором, с душком неудачника, поглощенного чудаческим романом с солнечными лучами?

И он выбрал линию, худшую из всех возможных. Даже не линия это была – инстинкт увиливания. Не порвал с ней, но держался на дистанции, тем более что работал за границей. Виделся с другими женщинами и отчасти надеялся и вполне страшился услышать от нее по телефону, что на периферии ее существования возбужденно рыщет талантливый молодец и вот-вот войдет или уже вошел в ее жизнь. И тогда, если достанет слабости, он бросится назад, защищать то, что вдруг решил считать своим, и она будет благодарна, молодца отошлют (молодцу от ворот поворот!), неразбериха продолжится, и он еще на шаг приблизится к ошибочному решению.

Он отложил карманный компьютер, откинулся на спинку и прикрыл глаза. Прямо перед ним на столике мерцали сквозь смеженные ресницы чипсы с солью и уксусом, а за пакетом стояла принадлежащая молодому человеку пластиковая бутылка с минеральной водой. Биэрд подумал, не просмотреть ли ему свои заметки к речи, но из-за дорожной усталости и выпитого за обедом поленился, решив, что материал знает, а карточка с полезными цитатами у него в верхнем кармане. Что до чипсов, хотелось их меньше, чем раньше, но все равно хотелось. И он был уверен, что их промышленные добавки взбодрят его обмен веществ. Не столько желудок, сколько нёбо предвкушало уксусный укус пыльцы, покрывавшей хрупкий лепесток. Он уже проявил определенную сдержанность – поезд несколько минут как тронулся, – и воздерживаться дальше не имело особого смысла.

Он оторвался от спинки, наклонился вперед, поставил локти на стол и, подперев подбородок ладонями, устремил задумчивый взгляд на пестрый пакетик – серебряно-красно-синий с хороводом мультяшных зверушек под британским флагом. Какое ребячество в этом его пристрастии, какая вредная слабость – микромодель всех прежних его ошибок и безрассудств, его нетерпеливого желания получать желаемое немедленно. Он взял пакетик обеими руками, разорвал ему шею, и тот дохнул на него липким запахом жареного жира и уксуса. Искусная лабораторная имитация соседнего магазинчика с рыбой и жареным картофелем, пробуждающая приятные воспоминания и желания, чувство национальной принадлежности. Этот флаг был осознанным выбором. Он аккуратно вынул один лепесток двумя пальцами, поставил пакетик на стол и сел поглубже. Биэрд был из тех, кто относится к своим удовольствиям серьезно. Прием заключался в том, чтобы поместить чипсину на середину языка и, сперва ощутив ее вкус, раздавить о нёбо. По его теории, твердые неровные осколочки оставляли микроцарапинки на слизистой, в них поступала соль и химикаты, отчего и происходила эта мягкая, сладкая боль.