Солнечное затмение (СИ)

   -- Молчите, молчите, любовь моя... -- поспешил опередить ее Фиоклит. -- Я знаю, что вы мне хотите сказать. Мол, главным препятствием между нами является король Эдвур. Ничего. Я это улажу. Я вызову его на дуэль. И пусть он вооружается каким угодно видом оружия, я проткну его вот этой палкой. -- Он продемонстрировал свой несравненный "жезл". -- А теперь скажите мне только одно слово: "да" или "нет". Для меня это синонимы к словам "жизнь" и "смерть"! Если хотите, можете встать передо мной на колени. Впрочем, я этого не требую...

   Жоанна с недовольством щелкнула своей косметической сумочкой.

   -- Уродец, тебе не кажется, что ты иногда переигрываешь свою роль? Это совсем не смешно и уже не актуально. Пошел с глаз моих!

   Фиоклитиан, подобного которому нет на всей земле, угрюмо опустил голову.

   -- Ну... если мои чувства вас нисколько не трогают...

   -- А ну, проваливай, пока не запустила в тебя чем-нибудь тяжелым!

   Уродец спешно ретировался. В дверях только и мелькнул нелепо напяленный на его голову чулок. Потом из коридора донесся его хрипловатый хохот. Королева покачала головой:

   -- И где только Эдвур отыскал такого придурка? Хоть бы смешить по-настоящему умел! -- потом она задумалась и слегка улыбнулась. -- Интересно, а где сейчас герцог Оранский?

   Жоанна права. Признания в любви со стороны шута действительно уже потеряли актуальность, потому как это не первая его попытка. И кстати, лишь первая попытка была по-настоящему успешной. Тогда во время какой-то пирушки Фиоклит, чтобы развеселить толпу, в особенности -- гостей из других миражей, ползал на коленях перед королевой, корчил рожицы и уверял, что жить без нее не может. Он готов был сесть хоть на кол, хоть на королевский трон, лишь бы она принадлежала ему. Все гости хохотали до упада. Буффонада выдалась как никогда удачной. Но всем известно, что дважды или трижды повторенная шутка уже не имеет эффекта. А многократное ее употребление начинает попросту раздражать.

   Фиоклит упивался своей популярностью при дворе и своей почти абсолютной неприкосновенностью. Однажды он так обнаглел, что шлепнул королеву по заднице. Причем, это происходило на глазах у самого короля. Любой, занимающий даже самое высокое положение, был бы тотчас повешен. А Фиоклит даже не услышал в свой адрес заслуженного ругательного слова. Эдвур в тот момент ел какое-то суфле из спелых фруктов, услышал смачный шлепок, обернулся, покачал головой и равнодушно произнес:

   -- Придурок он и есть придурок. Что с него возьмешь?

   В настоящий момент Эдвур Ольвинг сидел наедине с герцогом Оранским за бутылкой легкого вина. Каждый больше разговаривал сам с собой, чем с собеседником, но получалась иллюзия некого диалога.

   -- Дианелла! Бедная моя девочка!.. Весь этот кошмар происходил на моих глазах! -- герцог плавал в дыму собственных сигарет, его слегка опьяневший взор выискивал в интерьере зала что-то утешительное. По совету короля он пробовал долго смотреть на огонь в камине, но так и не почувствовал живущую в нем пламенную душу.

   -- Она мне была как дочь! -- Эдвур после каждой фразы делал маленький глоток вина. -- Я ей разрешал сидеть на моем троне. -- И после каждого такого глотка вселенная вокруг претерпевала легкое изменение. Он повернул голову в сторону герцога. -- Ты сам знаешь, Альвур, никто, кроме нее да моего шута, не смел приближаться к трону... Теперь он пуст. Даже мне самому туда садиться нет желания.

   Подсвечники с фигурами древних птиц были все закапаны воском. Когда им нечего было говорить, они просто озвучивали собственные мысли. На данном этапе их свело вместе общее горе. Вообще-то король сторонился панибратских отношений с кем бы то ни было, даже с близкими родственниками. Он всегда знал цену своему положению и не разбавлял собственное величие с обществом низлежащих рангов. Его невозможно было обвинить в непотизме, хотя родственные линьяжи во Франзарии иногда достигали такого влияния, что действовали как самостоятельные политические организации. Герцог Оранский, наливая по очередному бокалу древнейшего в мире напитка, неожиданно произнес:

   -- Скажи мне, брат, я когда-нибудь претендовал на твой трон?

   Эдвур в изумлении свел брови на переносице.

   -- Не припомню что-то... А что, вздумал претендовать?

   Герцог осушил свой бокал в два глотка, и большая часть вина пролилась ему на бороду. Он как невежественный крестьянин вытер рот рукавом редингота, да еще и кашлянул в кулак.

   -- А скажи, у тебя есть ко мне какие-то претензии?

   -- Да что ты все заладил: трон, претензии! Не отдам я тебе своего трона, а претензий могу понавыдумывать сколько хочешь. Первая из них: почему ты приволок такое слабое вино? Хочешь, чтоб я тебя повесил? Запросто.

   Оранский мотнул головой. Слабое, а в голову не слабо дало.

   -- Дело в том, что есть некоторые люди, которые хотят нас с тобой поссорить. Но я тебе клянусь, Эдвур... ваше величество -- если угодно, что только я могу быть твоим верным помощником. Я тебя никогда не предам. -- Герцог принялся невпопад тыкать пальцем свою грудь. Его пьяные глаза выражали столь же пьяную и безрассудную преданность.