Солнечное затмение (СИ)

   Покои короля Эдуанта находились там, где у богатыря должен бы располагаться мозжечок -- кстати, отвечающий за координацию движений. Но сказать, что сам Эдуант был великим координатором собственного миража, довольно трудно. Легче утверждать другое: он, как личность, был еще интереснее, чем его экзотичный дворец. За глаза его называли шутом в короне. Еще смолоду он, как и многие, стал сочинять стихи. Но до такой степени бездарные, что даже Фиоклит постыдился бы поставить под ними свою подпись. Они не годились ни в качестве поэзии, ни в качестве ее гротеска. Наглядный пример:

   "Чему уподоблю я нашу жизнь?
   Она подобна мухе летящей.
   Если вглядимся мы в муху зорко --
   Увидим ее парящей
   Со взмахами крыльев словно богиню,
   Она летит утверждать свою гегемонию.
   Она прекрасна, ей отдана честь.
   С мохнатыми лапками количеством шесть!"

   При чтении своих зарифмованных перлов король слегка смущался, извиняющимся голосом говорил: "вот здесь как бы рифму надо немного подправить". Но на самом деле страстно ожидал от своего окружения словесного апофеоза. И никогда не обманывался в ожиданиях. Придворные, с изумлением глядя друг на друга, восклицали: "это восхитительно! это великолепно! слышали ли наши уши раньше что-либо подобное?". Ибо каждый из них знал, чем более страстным поклонником таланта его величества он будет, тем более успешная карьера его ожидает. Эта полутеатральная буффонада длилась во дворце с момента коронования Эдуанта.

   Еще король любил сочинять и рассказывать анекдоты. Слуги и министериалы, слушая их, считали чуть ли не своим долгом перед отечеством в конце каждого анекдота громко посмеяться, лишь бы успеть сообразить, где эта концовка. Довольный Эдуант ехидно прищуривал один глаз и вопрошал: "недурно придумано, да?". Он почти всегда носил белый пышный парик, из-под которого его нежное, похожее на женское, личико кокетливо поглядывало на окружающих. Король почти постоянно улыбался, даже когда оставался наедине. Его неугомонная буйная фантазия рисовала в его воображении что-либо комичное связанное с его персоной. Бывало кто-нибудь из придворных заметит издали, как король одет по коридору один-одинешенек, машет руками, что-то шепчет губами и улыбается. Оглянется тот придворный вокруг, увидит, что никого нет, покрутит указательным пальцем возле виска и пойдет дальше. На самом же деле Эдуант мнил себя доблестным рыцарем множества прекрасных дам. Не только англичанок, но и красавиц других миражей. В его фантазиях дамы окружали его шумной ликующей толпой, а он читал им свои неповторимые мадригалы и рассказывал до безумия веселые анекдоты.

   Эдуант, помимо королевского, присвоил себе столько титулов, сколько иному монарху даже и на ум не шло. Он называл себя "мое великолепие", "моя неповторимая изысканность", "мой чудный гений", "мое сиятельство", "моя индивидуальность", и так далее, и тому подобное. Страстно любил танцевать со своими фаворитками и по два-три раза в эпизод приказывал шить себе новое платье, уверенный, что шокирует им окружающих. Да, на платья Эдуант тратил уйму денег, обвешивал их драгоценностями с тем же обилием, как праздничный торт мажут кремом. Бывало выйдет к придворным в своем очередном новом наряде, интригующе прищурится, кокетливо поведет глазками, выждет несколько мгновений, пока придворные придут в себя от изумления, потом кружась и пританцовывая, спросит:

   -- Ну... как вам мое великолепие, моя неповторимая индивидуальность?

   Все вокруг замолкают, некоторые хлопают в ладоши и, не в силах оторвать взор от ярких, бунтующих красок, восклицают:

   -- Ваше величество! Вы в следующий раз хоть предупреждайте. Мы бы тоже приоделись соответственно вашей красоте.

   Слова приторной лести ласкали слух Эдуанта и почти никогда не приедались. Как малый ребенок не может обходиться без сладостей, пьяница -- без своей бутылки, а потребители наркотиков -- без очередной дозы, так и у короля в душе начиналась ломка, если он долго не слышал в свой адрес слов восторга и реплик народного пиетета. Он мог долгими циклами стоять перед зеркалом, примеряя платья, и любоваться собой. В тронном зале, кстати, он все стены обвешал зеркалами, чтобы иметь возможность зреть свою индивидуальность, свою неповторимую изысканность одновременно спереди, сзади и с обоих боков.