Солнечное затмение

   В этот самый момент из глубины леса донесся рев какого-то животного. Уж явно не суслика. Так кричать мог только хищник. Не исключено -- голодный. На сей раз этот загадочный голос слышали все без исключения. Переглянулись. Поморгали испуганными глазами. Вайклер выдвинул самую разумную гипотезу:

   -- Так может выть только собака Баскервилей.

   Джон поерзал на одном месте и спросил:

   -- Слушай, Антонов, сколько у тебя зарядов осталось? Четыре?

   Звук больше не повторился, хотя его ждали несколько часов, лежа в палатке и ворочаясь в разные стороны. После долгих дебатов решили, что всем троим необходимо прежде всего отоспаться, а потом уже принимать какие бы то ни было решения. Джон залез рукою под подушку, вынул оттуда пачку с последней сигаретой, вытащил ее. Понюхал. Помечтал. Поглотал горькую слюну. И засунул обратно. Ему страшно хотелось курить. Иногда он сознательно долго ничего не ел, чтобы чувством голода перебить чувства жажды табачного дыма. Но последняя сигарета была для него святыней. И у него не поднималась рука осквернить ее пламенем...

руна тринадцатая

"Повсюду не стало привычного света,

Угасло тепло. И тогда атмосфера

Была только злобой людскою согрета.

Скрестились в дуэли рассудок и вера..."

   Герцог Оранский любил купаться в своих мечтах. Любой кровати даже с самой мягкой периной он предпочитал кресло, в нем грезить было намного приятней: расслабленные кисти рук свисают с подлокотников, голова откинута назад. Податливая форма кресла копирует изгибы твоего тела, словно оно создано и существует для тебя лично. Глаза закрыты. И ты восседаешь в сладостной неге. Ты как бог правишь темнотой, что находится у тебя под веками. Из этой темноты ты творишь собственные миры. Миры, где ты герой, ты -- центр внимания всех людей. Вымышленная тобою женщина -- самая красивая из всех женщин полуреальности. В мирах, созданных твоим воображением, все протекает и происходит лишь по твоей воле. Там все твои враги терпят крах, друзья завидуют твоему успеху, а у тебя самого кружится голова от бесконечных улыбок фортуны...

   Герцог развалился в кресле и в полуулыбке наблюдал за грандиозным боем, развернувшимся под его закрытыми веками. Он отважно сражался с целой армией англичан. Его меч, повинуясь волшебству Абсолютной Безошибочности, сносил одну голову за другой. Прекрасная дама, за которую он дрался, восторженно глядела не него с высоты крутого холма. Он пока не мог отчетливо разглядеть ее лица, но знал, что она стоит пролитой крови сотен английских вояк. И знал, что такое происходит только в его личных грезах...

   -- Альвур!

   Внезапный звук вторгся в эти напыщенные фантазии и разрушил их за долю мгновения. Оранский открыл глаза и повернул голову. На пороге его комнаты стояла Жоанна: робкий, застенчивый взгляд, будто у девицы, пришедшей на первое свидание. Распущенные волны волос, легкое платье и полуобнаженная грудь. Герцог чувствовал на расстоянии, с какой целью она к нему явилась. Он попытался вспомнить: не та ли это самая дама, за которую он только что бился с англичанами? Потом вдруг опомнился, окончательно вышел из грез и воскликнул:

   -- Жонни! Ты с ума сошла!

   Не успел он пару раз моргнуть сонными ресницами, как она уже лежала около его ног, опустив на колени голову.

   -- Король на слепой охоте. Альвур, дорогой, нам никто не помешает...

   Жоанна обладала магией, против которой была бессильна воля даже самого отважного рыцаря. Ее голос околдовывал слух, заставляя сердце биться в ритм ее желаниям. Оранский знал, что перед ним -- огонь в образе женщины, а сам он -- сухой хворост. Еще одно ласковое слово... Еще одно касание тел... И произойдет вспышка. Жоанна поглядела на него снизу вверх пьяными глазами, проникла своими нежными пальчиками между пальцев его грубой ладони, и герцог почувствовал легкое головокружение.

   -- Жонни... Ты колдунья, против которой бессильно любое заклятие! Почему именно я являюсь твоей жертвой?

   Она хищно улыбнулась, потерлась грудью о его ногу, и из полураспахнутого платья выскользнули пышные формы ее тела с двумя набухшими розовыми кругляшками, словно двумя горящими глазами ее души.

   -- Жонни... здесь опасно! -- именно после этих слов герцог понял, что полностью потерял над собой контроль. Его пальцы уже скользили по шелковой кожи, а жаждущий язык искал на ее теле источники влаги.

   Одежда у обоих как-то сама собой оказалась небрежно скомканной на полу, их тела прилипли друг к другу в сладком предвкушении высшего чувственного наслаждения. И когда потолок затрясся перед взором Оранского, а горящие канделябры замерцали обезумевшими огоньками, он закрыл Жоанне ладонью рот, чтобы не кричала. Ее стоны отчаянно пробивались сквозь его пальцы, а лицо корчилось гримасой нестерпимого блаженства...

   -- Извините, я опять вам помешал.