Солнечные часы

И не спеша стал снимать с плеч вещевой мешок.

Полотенце

Однажды после сильного дождя близ дома, где жил Асхат с матерью, остановился грузовик. Мотор ревел и стучал, как исступленный, колеса бешено вертелись, струей выбрасывая жидкую грязь, но груженная чем-то тяжелым машина только мелко дрожала, не будучи в состоянии выбраться из глубокой рытвины.

Через стекло кабины, по которому стекала вода, Асхат видел широкое лицо, короткий нос и белые большие зубы. Шофер что-то кричал — вероятно, ругался, но за шумом мотора голоса его слышно не было.

Наконец мотор умолк. Распахнув дверцу, шофер сердито закричал:

— Ну, чего стоишь? Тащи доску! Живо!

Мальчик бросился к плетню, где лежал заготовленный для стройки лес. В порыве усердия он приподнял сразу две доски. Тащить их было тяжело, и на третьем шагу, поскользнувшись, Асхат шлепнулся в грязь. Доски, падая, больно ударили Асхата по ноге, но, вскочив, он опять схватился за свою ношу.

— Одну, одну! — закричал шофер.

Когда Асхат подбежал к машине, лицо шофера уже не было сердито. Он улыбался и, улыбаясь, говорил:

— Муравей! Честное слово, муравей! Сам маленький, а смотри какую махину тащит!

Взяв из рук мальчика доску, он сунул ее под скат и опять полез в кабину. Машина заурчала, застучала и медленно поползла из ямы. Шофер заглушил мотор, посмотрел на потемневшее небо:

— Ну, как тут ехать! На каждом шагу ямы.

— Дядя, — сказал Асхат, — вон туда! Видите? Все наши, как дорогу размоет, едут туда. Я покажу, хотите?

Шофер недоверчиво посмотрел в сторону, куда показывал мальчик, потом опять взглянул на дорогу, подумал и решительно сказал:

— Садись!

В одну секунду Асхат оказался на кожаной подушке рядом с шофером. В нос ударил запах бензина. От мотора шло тепло. Машина заурчала и, переваливаясь с боку на бок, как корабль в море, поплыла по ухабистой, размытой дороге.

Выбрались на край села и по полю, с которого недавно сняли кукурузу, поехали к смутно видневшемуся вдали пригорку.

Пригорок приближался с каждой минутой, но еще быстрее сгущались сумерки, и, когда выехали на дорогу, тьма плотна облегла землю.

— А теперь что делать? — как бы самого себя спросил шофер, снова остановив машину. — Тут же опять ямы.

— А по бокам овраги, — в тон ему добавил Асхат.

— Точно. Так спикируешь, что и костей не соберешь.

Теперь, когда мотор утих, орудийная пальба слышалась совсем близко. К глухим ударам, от которых вздрагивала земля, то и дело примешивались другие звуки: то дробные и частые, как бы догонявшие друг друга, то хриплые и протяжные. На небе вспыхивал багровый свет и, испуганно задрожав, погасал.

Склонив голову к рулю, шофер молчал.

— Дядя, — почему-то шепотом спросил Асхат, — далеко до фронта?

— В том-то и дело, что близко. Кабы далеко, я б фары зажег. А тут с фарами ехать нельзя. Он, фашист, за каждым огоньком следит.

— А вы до утра, дядя, подождите, — посоветовал Асхат. — И я с вами посижу.

Шофер усмехнулся:

— В такой компании чего б не посидеть! Да только снаряды в другом месте ждут.

— А тут снаряды? — даже привскочил на сиденье Асхат.

— А ты думал, горшки с кислым молоком? — Шофер вздохнул: — Ну, слезай, шагай домой. А я поплыву. Ничего не поделаешь, придется понырять в потемках.

Асхат молча взялся за ручку дверцы и сошел на подножку. Но на землю не спрыгнул. Переминаясь с ноги на ногу, он о чем-то думал.

— А там, за поворотом, — сказал он наконец, — круча. Спикируешь — и костей не соберешь. Точно.

— Да ты что меня пугаешь? — рассердился шофер. — Качай домой, говорят тебе! Ну!..

Тогда с неожиданной твердостью Асхат сказал:

— Вы меня, дядя, не прогоняйте, а дайте лучше полотенце. Я с полотенцем и пойду до фронта.

— Что-о? — протянул шофер. — Какое такое полотенце?

— Ну, белое… У вас же есть полотенце?

— Да зачем оно тебе? — все более удивляясь, спросил шофер.

Если бы мальчик попросил у него пулемет, противотанковое ружье или даже пушку, он так бы не изумился, как этой просьбе о полотенце.

— Ты что, собираешься полотенцем фашистов бить, что ли?

— Вот же какой вы непонятливый! — в свою очередь, удивился Асхат. — Я повешу полотенце на спину и пойду вперед. А вы будете за мной ехать. Вы ж увидите полотенце в темноте?

— Ну? — силясь уяснить мысль мальчика, спросил шофер. И вдруг радостно закричал: — Муравей! Родной мой! Понял! Понял, черт меня дери!

Он схватил мальчика за руку, стремительно притянул его к себе и, не находя в темноте губ, поцеловал его прямо в нос.

Два дня спустя Асхат сидел в своем доме за столом и писал письмо: