Солнечный огонь

- Я давно слежу за вашими статьями в "Русском вестнике" и убежден, что в лице отца вы нашли бы единомышленника. Отец был уверен, что при всех заслугах Паскевича одна коренная ошибка тогда была совершена: слишком дали волю армянскому элементу в крае. И армяне здесь стремительно укрепились, вросли в чиновничество, развратили всех подкупом и с помощью власти добились экономических преимуществ. Теперь их влияние распространилось и на Бакинскую губернию... Нефть дает безумные, шальные доходы... Впрочем, зачем я вам это говорю, вы обо всем об этом лучше меня знаете изнутри... Я о другом хотел... - Сергей Иванович замолчал и продолжил уже несколько спокойнее: Батюшка мой оставил после себя записки. Я их в Петербурге намерен к изданию предложить. Правда, нынче мемуары только ленивый не пишет, но отцу действительно было о чем рассказать... Есть в его записках один эпизод, связанный с моментом, когда он сопровождал переселенцев-армян из Персии на Кавказ. В 1828 году... Очень многозначительный эпизод...

Величко с возрастающим вниманием слушал гостя, и когда тот замолк, нетерпеливо сказал:

- Ну же, не томите, Сергей Иванович!.. Если записки эти у вас при себе, сделайте милость, прочитайте то, что считаете важным. Вечер у меня свободен. А вы разожгли мой интерес. Читайте же...

Бегичев, обрадованный пожеланием хозяина, достал из портфеля аккуратно переплетенную рукопись. Нашел заранее заложенные страницы и начал...

Неспешно разматывался клубок воспоминаний полковника. Перед внимательно слушающим чтение Величко оживали картины далекой теперь жизни, лица и судьбы людей, чья плоть давно истлела, а их страдания, коварство и страсти - где они теперь? Как будто из глубины времени глуховатым голосом молодого Бегичева говорило с Василием Львовичем минувшее...

За окном сгустились сумерки. Бесшумно вошел слуга и зажег керосиновую лампу над столом. А Бегичев читал:

"...Ованес Мамиконян после истории с купцом Мелик-Самвеляном, как я слышал, выучился в Петербурге и затем осел в Москве, преподает в Лазаревском институте восточных языков, пополнив своей персоной многочисленную армянскую колонию второй столицы. От своего родственника унаследовал он обширные земли в Тифлисской губернии. Встретился я с ним еще всего однажды в 1856 году, когда в свите только назначенного наместником князя Александра Ивановича Барятинского посетил Эчмиадзин. И хотя прошло немало лет, я легко угадал среди окружения католикоса нашего бывшего шустрого толмача. Только нынче юношеская петушиная важность приобрела черты почти карикатурного высокомерия. Он, конечно, тоже узнал меня, но я и шагу не сделал ему навстречу, издали с бессильной насмешкой наблюдая, как армянский елей затопляет остатки здравого смысла наших высоких чиновных особ.

И все-таки он не выдержал. Подошел перед парадным обедом ко мне сам, явно бравируя своим нынешним положением. Я ответил на его приветствие сдержанно и не упустил случая, спросил, не знает ли он что-то о судьбе того купца, которого мы сопровождали вместе с сыном и красавицей-дочерью из Персии? Дом его вместе с оставшейся там семьей тем же летом сгорел в Мараге, подожженный соплеменниками в отместку за то, что купец этот пожелал вернуться назад.

При моих словах заплывшее лицо бывшего переводчика страшно переменилось, на лбу выступил крупный пот. С минуту он находился в полной растерянности, но в глазах при этом загорелась нешуточная злоба.

- Я не знал никакого купца... - наконец выдавил он из себя. - Не помню... Не было ничего подобного...

Не дав ему продолжить фразу, я, не скрывая брезгливости за эту ложь, откланялся и присоединился к своим. Уж мне-то было известно, где пропадал этот горячий молодчик, пока наш отряд после Персии стоял в Эриванской крепости. Брата той девушки почти ежедневно видели вместе с ним мои казаки.

До конца своего пребывания в Эчмиадзине я чувствовал на себе его пронизывающий взгляд. Слава Богу, что дороги наши больше не пересекались..."

Сергей Иванович закончил чтение, вздохнул и бережно закрыл переплетенную тетрадь.