Она тихо фыркнула и обошла шкуру. Она миновала костер, прошла к ручейку, где на камне лежали вещи. Я пристально смотрел на полынь, на ее форму и размер, на голый участок рядом, сломанную ветку с другой стороны. Старался игнорировать то, как сжался живот. Это могло быть и трепетом, и страхом.
— Будто они тебя найдут, — сказала она.
Я хотел ответить, но не сразу прочистил горло.
— Прошу прощения?
— Ты кричишь, что расскажешь Моквайе и Алькоро, — я взглянул краем глаза, она вытиралась куском мешка. — Ты думаешь, что выживешь тут. У меня твоя лошадь и отчаянные люди с острыми ножами. А еще наполовину койот, который меня слушается, — я невольно взглянул на хищного вида пса у костра.
Шорох ткани, звякнула пряжка на поясе.
— Как по мне, тебя скорее найдут канюки, чем правители этих стран.
Я понял — снова — что перегнул. Я не знал, когда я научусь видеть глупость раньше, чем бросаться в нее.
— Лампа и блеск, — продолжила она. — Ты покрыл этим лошадь?
— И одежду, и наполнил мешки седла с дырками на швах, — вряд ли удастся все отчистить, наверное, придется все время ходить со спиной, сияющей в свете Бакконсо. — Порошок сыпался, пока ты уводила Кьюри. Он даже прилип к камням, торчащим из реки, — я сглотнул, стараясь отыскать уверенность, которую ощущал минуту назад. — Тише.
— Тише, — зловеще повторила она. — А если бы я не забрала лошадь?
— Порошок был и в мешочке монет.
Короткий миг тишины.
— Ты не уменьшаешь желание убить тебя.
Я медленно повернулся к ней. Если она не боялась стоять передо мной полуголой, то и я не собирался отвлекаться. Теперь она была в штанах и закрепляла повязку на груди.
— Я могу оказаться крепче, чем ты думаешь, — сказал я. — Но даже если не так, мое убийство плохо скажется на тебе. Я — не работорговец, которого не стали бы защищать восток и запад. Есть те, кто знают, куда я поехал, и многие отыщут тебя, если я пропаду, — я представил на миг, как бандитка сражается с мамой или Ви. Я выпрямился. — Я пришел поговорить, и если думаешь, что сможешь поджарить меня, как ту телегу неделю назад, знай, я могу тебе помочь.
Она замерла с рубахой в руках, но лампа и огонь были за ней, и я не видел выражения ее лица. Это длилось лишь миг, а потом она надела рубаху на плечи в татуировках. Оставив ее не застегнутой, она схватила щит и прошла к камню у костра. Так же величаво, как она вышла из-за шкуры, она опустилась на камень и закинула лодыжку на колено. Она коротко свистнула, и пес подошел и сел рядом с ней.
— Ладно, — сказала она. — Давай поговорим.
Меня учили, что сейчас я физически был выше — я стоял, а она сидела. Но она намеренно сидела с костром за ней, от этого она была как тень, вооруженная щитом и псом, и я снова ощущал себя глупо.
— Ты забрала кое-что мое, — с горечью сказал я.
— Кроме лошади? — спросила она.
— Брошь, — сказал я. — Я хочу вернуть ее.
Она снова фыркнула.
— А я хочу подушку и варенье без грязи в нем.
— Она моя, Ларк, — сказал я. — Я не против твоего спасения рабов, но ты получишь врагов, которых не хочешь заводить.
— Как ты? — сказала она с сарказмом. — Я рискну. У меня всегда были враги, просто они меня заметят. И давай кое-что проясним. Не произноси мое имя.
— Мне звать тебя Солнечным щитом? — спросил я. — А ты будешь звать меня богач?
— Это меня устраивает.
— Как насчет другого. Меня зовут Веран Гринбриер.
— Что это за имя?
— Я из гор Сильвервуд на востоке отсюда, — я смотрел на нее в свете огня, щеки пылали. — И пока ты не фыркнула от моего эпитета, скажу, что там, откуда я, птички, как ты, живут на зарослях гринбриера, зеленого шиповника.
— Теперь я все знаю, — едко сказала она. — Я ошиблась, или мы должны обсуждать что-то важное?
Я замешкался, неловко стоя на земле. Я снова подумал о броши, но отогнал эти мысли. Я все равно заберу ее, но не сейчас.
Я сделал шаг влево от ее собаки. Ларк дрогнула, светлячок сияло на ее щите, но я просто скрестил ноги и опустился на землю. Огонь все еще был за ней, но теперь под углом, и я немного видел ее лицо, заметил, как она скрыла вспышку удивления. Ее волосы сияли растрепанной аурой.
— Сколько ты знаешь о Моквайе? — начал я.
— Что внутри карьера, — сказала она. — А есть что-то еще?
— Так ты была рабыней, это правда?
— Скорее. Я все еще хочу тебя убить.
Я заставил себя не сглотнуть, пытаясь оставаться смелым.
— Так почему не убила?
Она склонилась, тень на фоне света.
— Потому что хочу узнать, есть ли у тебя что-нибудь полезное.
Свет, это будет сложно.
— Ладно. Вот основы. В июне я ехал из Алькоро в Моквайю, чтобы провести переговоры с принцем Яно Окинотом Лазуритом о том, чтобы в пустыне прекратилась торговля людьми. Ты просто не знала.
— Я не продамся тебе, — сухо сказала она.
— Я и не просил. Я не планирую этого.
— Тогда перейдем к делу.
О, Свет.
— Тогда слушай, а не перебивай.
Она — и я — вздрогнула. Я продолжил:
— Несмотря на его изначальный энтузиазм, прогресса с принцем не было, и теперь я узнал, что дело было в шантаже безопасностью его возлюбленной, которую держат в плену где-то в пустыне. Ты слышала об ашоки Моквайи?
— Нет.