Солнечный свет

– Пойду, когда ты найдешь, – ответила я. И прошло два часа, прежде чем бедный Паули согласился отказаться от остатка своего свободного вечера, после того, как он про стоял на посту целый день. Это научит его радоваться избавлению от предрассветной смены. Домой я добралась к поло вине девятого; уже полностью стемнело. Чарли отослал меня домой в компании бутылки шампанского, в которой оставалось где-то полтора стакана – чудесно. Я стояла на балконе, пила его и смотрела в темноту. Темнота плясала.

Мне еще раньше пришла в голову идея. Мне она не то чтобы нравилась, но я должна была попробовать.

Я вернулась в комнату и отключила свой комбокс. Пол небом не бывает полностью темно, а на балконных окнах занавесок у меня нет. Я засунула ком подмышку, нырнула в шкаф и закрыла дверь. Вот это – настоящая темнота. Пространства здесь было немного, но я отодвинула несколько пар обуви и села. Включила ком, послушала возмущенное жужжание батареи; это был старый комбокс, предпочитавший работать от сети. Загоревшийся экран спросил, хочу ли я войти в глобонет. Я сидела, уставившись в светящуюся надпись. В темноте она совершенно не мигала, не разбегалась в миллионы едва заметных, перетекающих друг в друга, ускользающих измерений – будто смотришь в зеркало, когда другое над плечом. Читать было легко.

Мне это нравилось даже меньше, чем то, что моя идея сработала. По крайней мере, у Чарли не приходилось пользоваться комбоксом. Тяжело было бы объяснить, зачем мне нужен шкаф.

Я вынесла комбокс из шкафа обратно и включила со своего стола. Не то чтобы я часто приглашала кого-нибудь к себе домой, но у меня был пунктик: выглядеть нормальной даже перед собой – а сейчас я вела себя скорее как дочь Оникса Блейза. Комбокс на столе гораздо более нормален, чем комбокс в шкафу. Мог ли мой папа видеть в темноте? А кто-либо из его семьи? Я не помнила никого из них, кроме моей бабушки: остальные представлялись высокими расплывчатыми силуэтами из моего раннейшего детства. Эймил была права: Блейзы во время Войн действительно исчезли. Но я не заметила. Я была занята – я была дочкой своей матери. Даже захоти я связаться с ними, я понятия не имела, как.

Можно было спросить Пата или Джесса. Сразу после того, как я сказала бы, что у меня свежая справочная линия по Миру Вампиров, а заодно – новый аттракцион в комнату ужасов. Симулятор «Нападение Вурдалаков» в Музее Других просто отдыхал бы. Да что там – «Драконьи горки» в Монстроленде выглядели бы забавой для дошкольников. Как только мы проработаем некоторые второстепенные детали – например, как туда попасть. И как вернуться обратно. А между тем я до сих пор не открыла, что могу видеть в темноте. Сказала бы я им несколько дней назад, если бы Эймил там не было? Я ведь собиралась об этом заговорить.

Я прошла обратно на балкон. Нащупала ось. Я стояла на краю пустоты, но стояла в своем мире, на своих обычных ногах, глядя в обычную темноту своими… не совсем обычными глазами.

Константин, Кон, ты там?

На сей раз я была уверена, что почувствовала рывок на линии, уходящей в темные небеса – отчетливый укол чего-то в неясном ничто. Но я опять потеряла его.

Я устала настолько, что приходилось опираться на перила, чтобы стоять прямо.

Потому я пошла в комнату и легла спать.

В других областях тем временем моя адаптация шла полным ходом. Когда нужно было взять ложку или пакет с мукой, или включить духовку – у меня это уже получалось с первого раза. Правда, несколько дней подряд, проходя на кухню, я не вписывалась в дверной проем.

С того момента, когда в парке Олдрой новое зрение буквально накатило на меня, словно океанская волна, после того, как я увидела на лице Мод то, что увидела – увы, я никак не могла спросить у нее самой, было это или нет, – после того, как волна отхлынула и я снова оказалась на твердой земле, частично отхлынуло и головокружение. Мне казалось, что темнота – это что-то вроде дорожной карты, которая до последнего времени лежала вверх ногами, и только теперь я разобралась, что с ней не так. Хотя дорожные карты как правило не имеют привычки сами раскладываться и кричать: «Сюда! Сюда смотри, тормоз!». Наверное, это неправильная дорожная карта. Карта неизвестной мне страны с подписями на неизвестном языке, от которой путаницы больше, чем пользы. И она не столько разворачивалась,сколько взрывалась.

Не знаю также, в самом ли деле я видела нечто и в лице миссис Биалоски в то утро, когда она попросила меня не переживать.

Итак, что мне больше по душе: то, что мои способности растут так стремительно, что я могу просто выпасть из реальности и оказаться в темном чужом мире, или то, что у меня прогрессирует неоперабельная опухоль мозга – и поэтому я постепенно схожу с ума? Может, есть еще какая-то третья возможность?