Солнечный свет

Август был не таким адским, как обычно, в смысле температуры (что, среди прочего, означало, что мне не пришлось умолять Паули не увольняться) – хотя, если судить по количеству автобусов «Вокруг Света», месяц был еще тот. И, возможно, потому, что все не использованное августом тепло нужно было куда-то деть, начало сентября выдалось жарче обычного. Так что я вытащила на свет свои самые нескромные топы и носила их. Шрам оставался видимым, но кожа стала ровной и гладкой – никаких складок, а сама белая отметина казалась ужасно старой и полустершейся – такими иногда становятся старые шрамы.

Я до сих пор не до конца представляла, что же произошло той ночью во время «исцеления». Но, как бы там ни было, это сработало.

Я стала часто ходить домой с Мэлом. Он рад был находиться рядом, рад, что не нужно больше убеждать меня пойти к очередному доктору. Он, конечно, понятия не имел о Константине, но знал довольно много – слишком много – о недавних событиях. Знал, что я нуждаюсь в утешении, не зная, насколько мне нужно чувствовать себя… человеком.

Это очень глупо, но я также обнаружила, что верю: Мэл – единственный человек в кофейне, который сможет вовремя остановить меня, если мое дурное наследство вдруг проснется, я возьму свою электрическую вишнечистку и пойду искать теплой крови. Что он спокойно утопит меня в бочке с томатным соусом, пока все остальные будут стоять с открытыми ртами, заламывать руки и спрашивать: кому позвонить, чтобы побыстрее оцепить кофейню?

Хуже всего было по понедельникам, во время киновечеров. Гостиная Сэддонов никогда не казалась такой маленькой и настолько набитой хрупкими, уязвимыми человеческими телами. Если Мэл был не в настроении идти, не шла туда и я.

Это не войдет в лучшую десятку романтических историй – большинство женщин, нуждающихся в присутствии своих любимых, отнюдь не беспокоятся о подавлении врожденной склонности к убийству. Но в присутствии Мэла я действительно чувствовала себя немного спокойнее.

Наверное, я вообще в это не верила. Я просто не хотела покидать его. Мэл был теплым, дышащим, с бьющимся сердцем.

Человек. Угу. Я не горела желанием идти на прием к человеческомудоктору, как упрашивал Мэл. Нет. Я обратилась за помощью к вампиру.И незамедлительно согласилась, стоило ему эту помощь предложить.

Мэл, должно быть, задавался вопросом: что же случилось с моей раной? Но не сказал ни слова. Он замечательно умел не говорить на ненужные темы. И только с Ночи Столового Ножа я стала думать: его сдержанность – ради моего блага или ради его?

А если ради его… Нет. Мэл нужен был мне надежным, неизменным, неколебимым. Мне это было слишком необходимо, чтобы я всерьез думала о подобных вещах. Слишком нужно, чтобы интересоваться, почему на нем так много живых татуировок. Многовато даже для бандита-байкера.

Другой вопрос, который до сих пор не привлекал моего внимания: если мы вместе ехали домой, то домой к Мэлу. Он бывал у меня дома считанные разы. Если у нас был свободный день, мы шли в поход или, опять же, ехали к нему. Если выдавался свободный вечер, и мы решали прогуляться, мы шли туда, куда хотелось ему потому что мне не хотелось никуда. Я знала его друзей. Он моих – нет. Его домашние обереги были настроены узнавать меня. Мои на Мэла – не были.

У меня не было друзей. У меня была кофейня. Несколько библиотекарей – в основном Эймил, которая всю свою сознательную жизнь была завсегдатаем «Кофейни Чарли» – практически единственные мои «внешние» контакты.

Это наполовину правда, что, если участвуешь в семейном бизнесе, жизни у тебя нет. Но только наполовину. У Мэла жизнь была.

Я уже говорила, что в юности Мэл был немного хулиганом, хотя никто не знал точно, насколько. А может быть, его служба в войну нивелировала прошлые грехи. Мэл вовсе не стар, но у него было время пойти не по той дорожке, а потом свернуть с нее. Впрочем, должны были быть знаки, что он идет верной дорогой. Среди его татуировок были весьма странные. Предназначения некоторых из них я не знала: когда я спрашивала, Мэл говорил «Гм-м» и замолкал.

Любой, кто проводит уйму времени на мотоцикле или возле него, обзаводится парой оберегов от повреждений летящим металлом или столкновений с деревом на высоких скоростях; их накалывают в виде татуировок, носят на цепочке на шее, вшивают в потайной карман на поясе или в подошвы мотоциклетных ботинок. Такие у Мэла имелись. Но сверх того у него был не сразу узнанный мною заговор ясновидения: хорошая, полезная штука для человека не с той стороны закона (или не с той стороны поля боя), который должен замечать неприятности вовремя.