Солнечный удар

– Погоди, – оборвал его Пилипенко движением ладони. – Итак, ты спустился на пляж через можжевеловый лес. И что ты там увидел?

– Девушку. Она спала на одеяле.

– И рядом с ней лежала сумочка?

– Да.

– И ты ее взял – нашел?

– Да.

– Так вот. Это называется не нашел, а украл.

– И ты ему веришь? – не выдержал Жаров.

– Думаю, он этого все же не делал, – сказал следователь.

– Точно! – вскричал парень. – Я ничего этого не делал, клянусь!

Пилипенко и Жаров переглянулись.

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь «этого»? – спросил следователь.

– Ну… Ничего я такого не делал. Взял сумочку и вернулся обратно. Пришел сюда. Потом пошел пить пиво.

– Первая цепочка следов с востока, – задумчиво проговорил Пилипенко. – Думаю, парень не виновен в убийстве.

– Почему ты так думаешь? – спросил Жаров.

– Интуиция, – сердито сказал Пилипенко: было ясно, что он видит нечто такое, чего не замечает Жаров.

* * *

Примчавшаяся по вызову следователя бригада затолкала испуганного молодого человека в машину. Жаров было поставил ногу на подножку «газели», думая, что и они тоже поедут в управление, устроившись на местах перед зарешеченной автокамерой, но Пилипенко взял его за локоть.

– Погоди, – сказал он поводя в воздухе сумочкой-чебуреком. – Оказывается, у нас и здесь есть работа.

Они присели на скамейку у беленой стены халупы, в глубокой тени мушмулы. Пилипенко осторожно вытряхнул содержимое сумочки на облупленную доску скамейки. На первый взгляд, в сумочке не было ничего особенного: косметика, крем для загара, гребень… Простая шариковая ручка, которые продают в местных киосках. Лист бумаги, исписанный мелким почерком, явно с помощью этой ручки: похоже на какой-то черновик. Паспорт: за край обложки задвинуты билетики и визитки.

– Странно, – сказал Пилипенко, – вращая перед глазами какой-то флакончик, – он совершенно пуст. Зачем носить с собой порожнюю тару?

Следователь вывернул пробку и понюхал горлышко.

– Французские. Шанель номер пять, – сообщил он. – А вот это… – Пилипенко бережно взял визитку и выбросил вверх, словно игральную карту. – Я сразу приметил эмблему здешнего отеля, – сказал он, кивнув в сторону черепичной крыши, краснеющей среди листьев мушмулы. – Посмотрим, что тут еще… Так, авиабилет до Москвы, вылет через неделю. Фамилия в билете и паспорте совпадают.

Жаров взял паспорт убитой девушки и всмотрелся в ее черты. Там, на пляже, их трудно было различить из-за многочисленных травм.

Девушку звали Лиза Донцова, ей было двадцать полных лет, москвичка. Лицо на стандартной паспортной фотографии было невыразительным и некрасивым, отчего Жарову стало особенно жалко девушку. Он поймал себя на отвратительной мысли: будь эта бедная Лиза красавицей, он, может быть, и не испытал к ней такого щемящего чувства…

Но зачем? Что это за насильник, который позарился на нее – на это неброское тело, невзрачное лицо…

– Любопытное письмо, – прервал его размышления следователь, протягивая Жарову сложенный листок. – Похоже, это по твоей части. Мистика какая-то.

Жаров осторожно развернул листок писчей бумаги: такой можно купить на любой почте. По всей вероятности, письмо писалось самой Лизой Донцовой, иначе откуда оно взялось в ее сумочке, тем более, что оттенок пасты в шариковой ручке был идентичен бледно-синим каракулям на листке.

Жаров прочел:

Здравствуйте, Агния!

Настал момент, когда я должна раскрыть вам правду о том событии, которое произошло в Рождественскую ночь в Обители на белой горе, где в то же самое время были и вы. Нет, вы меня не знаете, хоть видели мельком тогда. Я…

Перечеркнуто. С новой строки.

Доброе время суток, Агния!

Когда я пишу эти слова, я чувствую на своей груди волшебный амулет, который может послужить доказательством того, что…

Перечеркнуто.

Здравствуй, Агния!

В моей груди бьется два сердца…

Перечеркнуто.

Инь и ян, которые были разломаны надвое…

На этом письмо обрывалось. Девушка явно не привыкла к письменной речи, и все эти слова давались ей с большим трудом, что можно было сказать не только по нескольким несостоявшимся попыткам, но и по замысловатым узорам на полях, которые чертила взволнованная рука. Что-то в этих узорах казалось Жарову знакомым, будто вот-вот сложится неких символ, объясняющий все…

Жаров вернул письмо Пилипенке, тот положил его обратно в сумочку-чебурек и снова запер ее на молнию.

– Обитель на белой горе… Два сердца… Волшебный амулет… – пробормотал Жаров. – Все это могут быть какие-то особые слова, понятные лишь узкому кругу людей. Я не вижу здесь ни малейшей информации.

– Ну, возможно, информация появится по ходу дела. А сейчас идем-ка в отель.

* * *