Солнце

Рит стоял молча, боясь вмешиваться в горестную тишину и тоскливо, с какой-то яростной обреченностью смотрел на язычок пламени. Глухая боль, которая, казалось, остыла, неожиданно вновь разгорелась, раскалив землю под ногами, и он уже хотел было броситься прочь, потому что вдруг с новой устрашающей силой нахлынули воспоминания, горечь и слабость, разбередив больное сердце, но фигура у могильного холма в этот момент, словно сбросив оцепенение, шевельнулась. Упал с головы капюшон плаща, открыв длинные светло-золотистые волосы, и Рит увидел глаза – наивные, невыразимо печальные, полные слез, что медленно и неудержимо стекали по бледным щекам и капали на камни. Она не испугалась его присутствия, просто молча смотрела на него снизу-вверх, не утирая слезы, и не в силах их остановить.

Секунду назад Рит хотел уйти, но сейчас, увидев эти золотистые волосы, что будто смеялись над вечной ночью, эти погасшие заплаканные глаза, эти преклоненные колени, это всепоглощающее отчаяние, что будто впечаталось в каждую черточку лица, заставили его остановиться. Перед ним была худенькая, тонущая в просторном, слишком большом для нее плаще, девочка лет десяти – одиннадцати. Рита поразила эта юность. Он никогда за всю свою жизнь не видел такой не по годам взрослой, страдающей, измученной юности. В ее недетских глазах за болью и непониманием таилось что-то такое, чего никак нельзя ожидать от десятилетнего ребенка. Сердце Рита невольно сжалось.

– У вас тоже кто-то умер? – вдруг спросила она. Голосок ее был тихий и словно надломленный.

– Да, моя жена, – почему-то Рит был рад тому, что девочка заговорила с ним. Наверное, ему просто хотелось поговорить с кем-нибудь. Но девочка не сказала больше ни слова, снова отвернулась. Рит не видел, но знал, что она опять беззвучно плачет. Он присел рядом.

– Знаешь, – немного помолчав, сказал он, – когда умерла моя жена, мне тоже казалось, что рухнул весь мир. Казалось, что вместе с ней умер и я сам, но прошло время, и я понял, что все еще живу, дышу, думаю, а боль, что резала меня, словно острые ножи, притупилась, поутихла. И тебе станет легче, дай только пройти времени.

– Я не могу ждать, ведь время идет так медленно! – девочка порывисто повернулась к нему, на белом лице блеснули лихорадочные глаза. – Я умру, если буду надеяться только на него! Скажите, что помогло вам выжить? Прошу вас, скажите!

О, как это хрупкое создание сейчас напоминало его самого! И он так же кричал и рыдал на могиле Лираны, проклиная жестокий темный мир. И он когда-то умолял о помощи, взывая к равнодушной пустоте, и просил время идти хоть чуточку быстрее. Но все было напрасно, время шло все также неторопливо и словно насмешливо, пустота безмолвствовала, а мир не разверзся и не забрал его в свое необъятное чрево.

На глазах вдруг проступила влага, но Рит сумел совладать с неожиданной слабостью.

– Я не знаю, малышка, – печально покачал головой он. – Не знаю, почему я выжил и зачем, ведь больше всего на свете я хотел уйти вслед за ней, моей Лираной. Но я выжил, значит, это кому-то надо.

– Я тоже хочу к ней, моей маме, – голосок девочки задрожал и оборвался, как лопнувшая струна. – Почему она оставила меня? Я просила ее, так просила, но она все равно ушла. – Девочка снова подняла на него глаза и с какой-то страшной жгучей мольбой и надеждой спросила: – Если я снова горячо-горячо попрошу ее, она возьмет меня к себе? Мама ведь не может бросить меня здесь одну, она любит меня, а я люблю ее. Кто любит, никогда не бросит.

Рит вдруг порывисто обхватил руками съежившуюся маленькую фигурку, прижал к груди, чувствуя, как горячие слезы побежали по щекам. Гложущая жалость, горечь и страх заполнили его сердце, застлали взор.

– Ну, что ты такое говоришь, детка? Услышь тебя твоя мама, она бы очень рассердилась, – спешно и сбивчиво говорил Рит, ласково гладя золотоволосую головку. – Ты еще такая юная, тебе еще жить, да жить. А все плохое и злое больше никогда тебя не коснется, нужно только немного потерпеть. Боль уйдет, обязательно уйдет, и ты снова будешь радоваться жизни, и твоя мама тоже будет счастлива, глядя с неба, как ты улыбаешься и взрослеешь.

Девочка уткнулась в его грудь и словно замерла, но Рит чувствовал, как содрогается ее обессилевшее тельце от новых душераздирающих рыданий.

– А сейчас плачь, плачь, дитя, – негромко говорил он, с какой-то глухой опустошенностью глядя в застывшую, усмехающуюся ночь. – Слезы облегчают страдания и приносят покой. Поэтому плачь, плачь…