Солнце

«Твоему народу я тоже не нравилась, кузен, — послала она, жуя. — Им не нравилась моя семья. Или семьи моих друзей. Иногда мы им слишком нравились… а когда они не нравились нам в ответ, они решали, что мы им тоже не нравимся».

Старик не казался оскорблённым. Он пожал плечами, и его мысли оставались будничными.

«Возможно, это правда. Но твои теперешние проблемы не из-за моих людей».

Чандрэ прожевала очередную порцию лепёшки и чили. Обдумывая его слова, она кивнула.

«Верно», — послала она, продолжая жевать.

Между ними воцарилось молчание.

Чандрэ тем временем продолжала есть. Каждые несколько секунд она поднимала глаза, глядя на звёзды. Ночь была ясной. Даже с костром было видно столько звёзд, сколько она не видела уже лет сто… может, за исключением тех нескольких месяцев, что она провела с Элли в Памире.

Эта мысль вызвала боль в её сердце.

Боль была настолько резкой, что глаза защипало.

Чандрэ и не осознавала, что её свет до сих пор открыт для старика, пока он не послал ей очередную мысль. Она не осознавала этого отчасти потому, что его разум был тише разума любого человека, с которым она когда-либо сталкивалась… может, за исключением монахов с высоких азиатских плато. У него был такой разум, который легко отдыхал, когда он им не пользовался — он не был рабом своего разума.

«Тебе стоит позволить мне отвести тебя в киву, — подумал он в её адрес. — Тебе может пойти на пользу. Позволит проработать некоторые вещи».

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы переварить его слова.

Затем она пренебрежительно нахмурилась, не сумев сдержаться.

«Конечно, старик, — проворчала она в его сознании. — Будто если я увижу твоих тотемных животных, сгоню с потом треть своего веса и несколько часов посмотрю галлюцинации, это всё исправит, — она посмотрела на него в упор, и её мысли сделались холоднее. — Твои боги тоже не любят меня, кузен. И я не представляю, как они убедят Деклана не вырезать мне сердце однажды ночью, когда твоя Луриаал и её друзья не увидят».

Кивнув в сторону видящей с серебристыми глазами, которая сидела на бревне с Тореком и улыбалась ему, пока тот говорил, Чандрэ хмыкнула.

«Например, сегодня, если Торек успешно затащит её в постель».

Старик усмехнулся, снова не смутившись от её злости.

«А какие ещё у тебя есть дела? — подумал он в ответ. — Или это, или снова ошейник. Почему бы не пойти со мной? Отпугнёшь волков ещё на одну ночь. А завтра, может быть, этот твой брат сможет вырезать тебе сердце».

Раздражённо выдохнув, Чандрэ съела ещё несколько кусочков чили, запив водой из кружки, которую передал ей старик. Осушив кружку, она вернулась к чили, энергично жуя лепёшку и куски мяса.

Он накормил её. Он хорошо накормил её. Чили из оленины и бобов было лучшей едой, что она ела за последние месяцы. Даже лепёшка была вкусной — домашняя, хрустящая снаружи, мягкая внутри, с приятным привкусом дымка. И всё стало ещё вкуснее, когда её свет освободился от ошейника.

И что ещё важнее еды, он был первым из этих людей, кто вообще попытался поговорить с ней, не считая допросов.

И, как он и сказал, у неё не имелось дел поважнее.

Только лежать в её хижине, смотреть в потолок и надеяться, что этой ночью Деклан не придёт за ней.

«Ладно, старик, — послала она, глянув на него искоса. — Я соглашусь на твоё вуду на одну ночь. Если твои боги решат меня убить, так тому и быть».

Усмехнувшись, старик ласково шлёпнул её по колену.

— Хорошо, — сказал он вслух, улыбаясь ей.

Старика звали Макс.

Когда Чандрэ нахмурилась и спросила, почему другие зовут его Медведем, он признался, что это тоже его имя. Он сказал, что в детстве его звали Злым Медведем отчасти потому, что он вечно ввязывался в драки.

Он усмехнулся, добавив:

— Теперь слишком старый, чтобы драться. Теперь просто Медведь.

Чандрэ фыркнула, но не потрудилась ответить.