Солнце больше солнца

– Мы тут были батраками, а когда весной пришли красные товарищи, они дали нам пользоваться, – он указал взглядом на конюшню, на хлев, пояснил: – нам двоим и кухарке – двух, значит, лошадей и корову. Ну, прочих лошадей, скот и хлеб взяли. А при белых, – продолжил парень уже мрачно, с нотой осуждения, – здешние богачи по своей зависти сделали поджог.

– А хозяин-то где? Сбежал? – произнёс начальник резко, со злобой на хозяина.

Илья потупился – вмешался Маркел.

– Расстрелян! – сказал он с важностью. – Красный командир товарищ Москанин исполнил.

Начальник уставился на парня.

– Ну что, – обронил в затруднении, не находя, видимо, повода прикрикнуть на него, но тут же нашёл, на кого излить гнев: – Кто поджигал – покар-раем!

Он обернулся к двоим красноармейцам:

– Поглядите, сколько зерна в амбаре!

И кинул Илье и Маркелу:

– Пошли в дом!

В горнице, расстегнув шинель, достал из внутреннего кармана свёрнутую пополам пачку листков, карандаш, положил на стол, рядом поместил пояс с кобурой. Илья принял у строгого пришельца шинель, под ней на том оказалась тужурка серой замши.

Усевшись за стол, начальник записал фамилию парня, имя и «как по отцу», вывел дату рождения. Стоявший по другую сторону стола Маркел проговорил тоном некой особенной серьёзности:

– Вот тут, где вы, сидел товарищ Москанин Лев Павлович. Вы его знаете?

Пришелец поднял от бумаг испытующий взгляд:

– Когда он тут был?

– В самую весну, с ним было много товарищей, он у нас проводил революцию… – начал Маркел воодушевлённо, в порыве говорить, говорить о Москанине, но сидящий за столом перебил:

– Весной мы далеко отсюда воевали! – держа карандаш короткими пальцами, приказал: – Отвечай по вопросам!

Он записывал ответы Маркела и, услышав, что тому недавно исполнилось восемнадцать, выкрикнул грубо и едко:

– Сколько?! Тебе по лицу – полных двадцать два!

Парень молча вышел, принёс из своей комнаты метрическое свидетельство. Начальник прочитал его, сказал:

– Ты, умный, и ты! – глянул на Илью. – Завтра в семь утра вам быть на площади! Там все годные соберутся. Пойдёте за мной в село Боровое, там дадут назначения.

Надев шинель, сказал как выбранил парней за проступок:

– Сейчас прибудут наши с подводами – сдадите продразвёрстку! И одну лошадь мы заберём!

30

Ночью в комнату к Маркелу вошёл Илья, полнозвучно жалобно застонал, сгибаясь до полу:

– Кишки будто кошки когтями дерут! – прижал руки к животу, проговорил прерывисто: – Пойду кого-нибудь найму… чтобы отвёз меня… в Бузулук в больницу… – и ушёл.

Маркел спокойно отметил причину недуга, перевернулся на другой бок. До этого он томился без сна: поедом ел страх войны, на которую надо идти. Но сбежать, скрываться, как от мобилизации в Белую армию, не давало засевшее внутри. Воевать за красных, стать красным его призвал Лев Павлович Москанин, благодаря кому он, Маркел, сделался тем Маркелом Неделяевым, который незыблемо чувствует себя выше всех прочих – всех тех, в ком нет идеи всемирного могущества.

Он мысленно смаковал произнесённое Москаниным слово «средства». Наука, которая откроет для красных средства всемирного могущества – великие силы, – представлялась как некое тайное умение, особенное волшебство, сами же силы воображались неясными – то темноватыми, то светловатыми – полосами высоко-высоко в небе, где они плывут и завиваются.

Иногда он воображал средства всемирного могущества облаком, которое должно же было отличаться от обычных облаков – и потому состояло, к примеру, из массы сухих песчинок; густое, оно пучилось, медленно вращалось.

Маркелу верилось в его судьбу: в то, что перед ним простирается его определённая жизнь, где ему уготовано в некие моменты увидеть невероятное, о котором рассказывал Москанин. Идти к этим моментам невозможно иначе, как в рядах Красной армии. Ему дадут винтовку, и уж он не выпустит из рук оружие, показывая кто он есть, – несчётным сусликам, которые запасают, прячут пищу, мечтая о счастье: без помех варить, жарить, печь её в своих жилищах. Его наполняла злоба и начинало тянуть в армию, несмотря на страх перед пулями, снарядами, шашками. «Не всех же на войне убивают», – говорил он себе, – а, значит, почему должны убить его, особенного человека, который в этом случае не увидит открытия великих сил? тогда зачем дана ему его особенность: то, что он часа не живёт без мысли о средствах всемирного могущества?

Душа ёжилась оттого, что на войне его могут искалечить. Но и на это он находил возражения: калека скорее всего порадуется, если великие силы будут губить не далёкие страны, а тех, кто живёт вокруг. Разве же для этой радости он такой особенный?

По всему по тому, вновь и вновь убеждал он себя, не должен он быть ни убит, ни искалечен. Однако вдруг издевательски пронимало противное сомнение: пули засвистят, снаряды начнут рваться – и как так сделается, что его не заденет? не в сказку ли он верит? Ну, если так, то сказка – и те же великие силы, а такого, мысленно негодовал он, не может быть! Не верить в них – значит не верить, что он, Маркел Неделяев, ходит по земле, ест, пьёт, видит сны.