Солнце для всех

Рождество Христово, Ангел прилетел.
Он летел по небу, людям песню пел:
«Вы, люди, ликуйте, все днесь праздник торжествуйте.
Днесь Христово Рождество.
Вы, люди, ликуйте, все днесь праздник торжествуйте.
Днесь Христово Рождество».

Пан Поняк смотрел на скатерть, на то место, где он рассыпал сахар, когда Ян оглашал с экрана свое новогоднее поздравление. Сейчас, неизвестно почему, эта горка из сахарного песка казалась ему самой важной вещью на свете.

Пастыри в пещеру первые пришли
И Младенца Бога с Матерью нашли.
Стояли, молились, Христу поклонились —
Днесь Христово Рождество.
Стояли, молились, Христу поклонились —
Днесь Христово Рождество.

Супруги Красуцкие подпевали, держась за руки, медсестры закатывали глаза, словно к ним вот-вот спустятся с небес дивной красоты ангелы, толстая санитарка пригорюнилась на другом конце стола.

Все мы согрешили, Спасе, пред Тобой.
Все мы люди грешны, Ты один Святой.
Прости прегрешения, дай нам оставление.
Днесь Христово Рождество.
Прости прегрешения, дай нам оставление.
Днесь Христово Рождество.

Все умолкли и взволнованно смотрели друг на друга. Кто-то подцепил вилкой серебристый кусок сельди, который, замерев в воздухе, отправился в чей-то рот. Головы пани Зоси и пана Яворского почти прикоснулись друг к другу. Доцент Красуцкий о чем-то задумался. Его супруга деловито укладывала на тарелку пирожки. Пианист повернулся к Профессору. Шекспировед кивнул.

Тонкие пальцы Пианиста снова нежно коснулись клавиатуры, первый звук был едва различим. Затем воцарилась тишина. Пианист несколько раз ударил по клавишам, и Профессор высоким, чистым голосом запел:

Тихая ночь, дивная ночь.
Дремлет все, лишь не спит
В благоговенье святая чета,
Чудным младенцем полны их сердца,
Радость в душе их горит,
Радость в душе их горит!

Тихая ночь, дивная ночь!

Глас с Небес возвестил:
Радуйтесь, ныне родился Христос,
Мир и спасение всем Он принес,
Свыше нас Свет посетил,
Свыше нас Свет посетил!

Тихая ночь, дивная ночь.

К Небу нас Бог призвал,
О, да откроются наши сердца,
И да прославят Его все уста,
Он нам Спасителя дал,
Он нам Спасителя дал!

Профессор умолк… Никто даже не шевельнулся, только спина склоненного над клавиатурой Пианиста вздрагивала сначала слабо, а потом все сильнее, и вдруг юный гений разрыдался. Все попытки доцента Красуцкого успокоить его оказались напрасными. Пианист горько плакал всю ночь и уснул лишь на рассвете. Над городом вставал очередной серый, декабрьский день, гасли последние огоньки на елках, на улицах было пусто, тихо и сонно, как никогда прежде.

Глава шестая ПОМЯНОВИЧ

Ян не верил в то, что участие в праздничном выпуске программы пани Тарчинской сможет изменить его судьбу, но он ошибался. На третий день после Нового года к Яну, только что плотно позавтракавшему, вошла одна из длинноногих медсестер и сказала:

— Вас ждут в зале свиданий. Приведите себя в порядок и причешитесь. Мне кажется, это кто-то важный.

— Кто-то из членов моей семьи? — дрожащим голосом спросил Ян.

— Скорее всего нет. Важный — в другом смысле слова, — пояснила медсестра и ушла.

Яна переполняли эмоции, когда он шел в зал. До той поры никто важный (за исключением, конечно, пани Тарчинской) им не интересовался. Он почти вбежал в зал и сразу в смятении замер у порога.

На стуле, стоящем почти посередине помещения, сидел худощавый господин среднего возраста. На нем был исключительно элегантный костюм с идеально подобранным галстуком и шикарные ботинки. Он сочувственно смотрел на Яна; в его взгляде была тоска. Мужчина встал, протянул Яну руку и представился:

— Ежи Помянович.

— Ян.

— Вас, наверное, удивил мой визит, — сказал Помянович, стараясь улыбнуться, что у него не очень получилось. — Это несколько запутанное дело, поэтому нам лучше присесть.

Ян послушно сел.

— Наша встреча отнюдь не случайна, — продолжал Помянович. — Видите ли, я видел вас в канун Рождества по телевизору и сразу решил, что вы можете нам пригодиться.

— Я? — изумился Ян.

— Именно вы и никто другой. Вы, вероятно, заинтригованы?