Пока Сулков говорил, Шетли размечтался. Он думал об Антарктиде. Там огромные залежи руды и угля еще дожидались разработки. Но теперь уже недолго ждать, ведь и там искусственное солнце прогонит полярную ночь, а инфракрасные лучи создадут прекрасный климат. Горные разработки будут полностью механизированы. Люди смогут жить и отдыхать в зеленых долинах. «Какое прекрасное будущее», — думал Шетли.
После полудня кратер наполнился оглушительным шумом. Приступили к работе камнедробилки. Огромные машины ползали, как какие-то древние чудовища, разрывали верхний слой породы, заглатывая черно-коричневые обломки. Гиганты с треском перемалывали их, перемешивали с водой, обогащали минеральными удобрениями и микроорганизмами, превращая бесплодные камни в плодородную почву. Сняв меховую куртку и перекинув ее через руку, Бракк с увлечением следил за работой этих удивительных машин. Теплый воздух поднимался кверху, и над долиной образовалась густая облачная завеса. Холодные и теплые воздушные потоки, сталкиваясь, колебали ее, как вуаль.
Бракк вытер пот со лба. Усталый и разморенный от непривычного тепла, он поднялся на лифте наверх и медленно пошел к пульту управления электростанции первой очереди. На пути ему повстречался доктор Ротенберг, занимавшийся исследованием клетки.
— Вы из долины? — спросил он, протянув руку Бракку. — Чудовищный треск там, внизу. Мне уже жаловался польский коллега Каминский. Его сейсмографы совершенно сбиты с толку этими камнедробилками.
— Да, долго внизу не выдержишь. Шум страшный, — согласился Бракк. Потом из вежливости спросил Ротенберга о результатах его исследований.
— Мы уже порядочно продвинулись вперед, — ответил химик. — Зайдите на минутку в лабораторию, я покажу вам интересный опыт.
Бракку не очень-то хотелось смотреть химические опыты, но он счел неловким отказаться. В просторном помещении лаборатории было так светло, что казалось, будто находишься на улице. Свет без потерь проходил сквозь нагреваемую электрическим током крышу из небьющегося стекла. Ученые всех стран десятилетиями бились над загадкой фотосинтеза, столь важного для жизни зеленых растений. Несколько лет назад тайна была наконец раскрыта, и процесс этот удалось воссоздать в лабораторных условиях.
Опытная установка действовала подобно растению, которое с помощью хлорофилла, поглощающего световую энергию, превращает углекислоту и воду в органические вещества. Правда, пока еще сахар и крахмал можно было получить только в пробирке. Да и аппаратура была такой сложной, что о массовом производстве этих продуктов пока не могло быть и речи. Однако ученые надеялись в недалеком будущем преодолеть и это препятствие. Тогда появятся большие комбинаты, которые сделают ненужным трудоемкое культивирование растений, содержащих сахар и крахмал. Освободятся огромные площади, и их можно будет занять под богатые белком ценные кормовые культуры. В Арктике и Антарктике разовьется сельское хозяйство без растений. Ведь для получения сахара и крахмала с помощью фотосинтеза нужен солнечный свет. А районы полюсов, где солнце светит полгода подряд, получают за сутки на 38 процентов больше света, чем район экватора за то же время.
Доктор Ротенберг привел в действие опытную установку. Из трубочки в мензурку полилась светло-коричневая жидкость.
— Сейчас я вам дам попробовать, — сказал он, не обращая внимания на выражение лица Бракка, который совсем к этому не стремился.
Химик нагрел жидкость, профильтровал ее, обезводил, а затем высыпал мелкозернистый порошок в ложечку и поднес Бракку.
— Попробуйте! — радушно сказал он. — Это ведь не цианистый калий. Это сахар, любезный Бракк, настоящий хороший и сладкий сахар из воздуха, воды и света.
Бракк с опаской проглотил синтетический сахар, а Ротенберг продолжал говорить:
— Мне кажется, что мы на верном пути. Вскоре начнется опытное производство в большом масштабе.
После ужина Бракк не отправился в клуб, где всегда собирались ученые, а ушел в свою комнату. Ему хотелось написать жене, что в ближайшее время он не сможет приехать. «Мне нужно сначала вновь обрести внутреннее спокойствие, — думал он. — В таком состоянии я не могу встретиться с ней, она не должна знать, как мне тяжело».
Бракк переоделся, надел легкие домашние туфли и сел за письменный стол. Потом взял из папки листок бумаги, снял колпачок с авторучки, посмотрел на бумагу и понял, что не знает, с чего начать. Он закурил сигару и задумался.
Наконец он взялся за перо: «Вера! Мне тоже нужно серьезно поговорить с тобой…» Рука его задержалась. Как холодно звучат эти слова.
Бракк скомкал листок, положил перед собой другой, но писать не начал. Пристально смотрел на дымок своей сигары, бесследно тающий в воздухе. Он не ответил Вере на два письма, в которых она пыталась представить свою поездку в горы как невинное развлечение. Не верил, не мог поверить ей. Но когда она надолго замолчала, стал думать, что, может быть, и впрямь ее лыжная вылазка не так уж много значила.
Резкий звонок телефона вернул его к действительности. Он снял трубку. Говорил инженер Бер: