Солнце и кошка

Цветов он так и не купил, не решился. Вместо мимоз он купил чебуреков, чтобы только избавиться от проклятого рубля. Чебуреки были остывшими, но под конец казались горячими, даже огненными — от переложенного в начинку перца и лука, оба уплетали их с аппетитом, стоя перед газетной витриной на углу. И тут, просматривая вчерашнюю «Вечерку», среди объявлений на последней странице Иринка наткнулась на «Утраченные грезы», старый итальянский фильм.

— Там играет Сильвана Помпанини! — ахнула она.— Я умру, если не увижу Сильвану Помпанини!..

— Не умирай,— сказал Андрей.

Они посмотрели на часы, решили, что успеют.

— А как же колонковые кисти?..— вспомнилось ей уже перед автобусом.

Но Андрей не думал о них. Ему, в общем-то, все равно было, куда идти или ехать, если рядом — Иринка...

И снова им повезло. Автобус подошел не очень полный, они устроились на заднем сиденье, и Иринка всю дорогу взахлеб, даже пришептывая слегка от возбуждения, рассказывала ему о Сильване Помпанини: какая это была несравненная красавица, какая актриса... Она читала, слышала от мамы,—Андрей знал, что мама у Иринки работает на киностудии редактором, и сам видел дома у них целую библиотеку по киноискусству.

Он слушал, но не слишком внимательно. Сильвана Помпанини... Ему представлялся разноцветный детский мячик, в брызгах прыгающий по солнечной луже... И красный помпончик на пушистой Иринкиной шапочке, задорно, бочком сидевшей на ее густых черных волосах, — помпончик тоже прыгал, когда автобус потряхивало. Смотреть на это было забавно. Андрей улыбался.

На коленях у него лежали оба портфеля, его — тощий, пустоватый, и сверху — Иринкин, тяжелый, распираемый учебниками, с погнутой от усилий скобкой на замочке — портфель старательной, серьезной ученицы... Андрей каждое утро брал его у Иринки и нес, вместе со своим, возвращая только перед самой школой. Хотя, в общем-то, ему наплевать было, что про них скажут, если увидят, как он несет ее портфель. Но уж такой молчаливый уговор существовал между ними.

Он слушал и смотрел на ее смуглое — даже после зимы — лицо, на щеки, покрытые свежим, плотным румянцем, на подвижные, тонкие, сомкнутые на переносице брови, а под ними — до черноты синие, искрящиеся глаза... Смотрел и думал, что вряд ли на самом деле такой уж красавицей, такой уж ни с кем не сравнимой была эта Сильвана Помпанини...

Иринка перехватила его взгляд, вспыхнула. И неожиданно заинтересовалась билетами, скомканными у нее в кулаке. Один из них оказался счастливым.

— Твой или мой?..

— Твой,— не думая, сказал Андрей.

— Ну, это все равно.— Иринка разорвала билет и они, как водится в подобных случаях, проглотили — каждый свою половинку — «на счастье»...

Во всем, ну просто во всем — куда уж дальше-то?..— везло ему в этот день.

Правда, к началу сеанса, на журнал они не успели, но и это, если разобраться, вышло к лучшему. Возможно, контролерши здесь, в микрорайонах, были менее въедливы, а скорее всего — таких, как они, опоздавших, скопилось у входа порядочно, и оказалось не до придирок, хотя на рекламном щите чернела надпись: «Детям до шестнадцати лет...» Ростом Андрей, разумеется, мог бы сойти, но то ли по лицу, то ли по долговязой фигуре, нескладной, как бы составленной из плохо пригнанных частей, контролерши угадывали, что шестнадцати ему нет, и не только шестнадцати, а и... В таких случаях Андрей не спорил, не петушился, не совал руку во внутренний карман, вроде бы за паспортом... Все равно, знал он, у него ничего не получится.

— Рожа у тебя слишком честная,— пожалел его как-то Алька-Американец.— С такой рожей не проживешь!..

Но на этот раз все сошло благополучно, им даже удалось перед тем, как снова потух свет, найти свой ряд, свои места.

Хороша она была... Спору нет — хороша, ничего не скажешь... Весь зал, почувствовал Андрей, замер, затаил дыхание, когда Сильвана Помпанини возникла на экране, а потом вздохнул,—-как бы ветерок прошелестел по рядам.