Солнце и луна

– Живописная отделка помещений – моя слабость, – благодушно заметил юстициарий, занимая стул напротив. – Надо сказать, единственная. Что вы скажете о фресках?

Филиппа помедлила, и Хью вдруг понял, что она думает о них то же, что и он сам: лучше уж совсем ничего, чем так много.

– По правде сказать, милорд… – она огляделась, прочла по губам Хью слово «замечательны» и договорила: – они замечательны.

– Я подумываю украсить и потолок! – воскликнул лорд Ричард, расцветая. – Колесо Фортуны или, скажем, Порок и Добродетель. Как, по-вашему?

Филиппа глянула на Хью. Тот пожал плечами.

– Порок и Добродетель кажутся мне более… назидательными.

– Вот именно!

Лакей поставил на столик вино и вазу с фруктами. Юстициарий непринужденно откинулся на стуле с кубком в руках, жестом предложив Хью соседний стул.

– Вам знакомо такое имя – Олдос Юинг? Вы встречались с ним в возрасте семнадцати лет. Он несколькими годами старше вас.

– Англичанин? Я припоминаю некоего Олдоса из Тоттиема.

– Это он. Младший сын барона, в четырнадцать лет принял сан, годом позже поехал в Париж изучать право. Образованный, обаятельный… – лорд Ричард помедлил, – и, насколько мне известно, красивый.

– Да, он так полагал, – подтвердила девушка, не отводя взгляда.

– Он ведь был влюблен в вас?

– Безответно.

– Тем не менее, он на коленях умолял вас стать его женой вопреки обстоятельствам вашего рождения и готов был поступиться церковной карьерой ради брака с вами. Отказ явился для него сокрушительным ударом. Теперь он законовед и дьякон, законченный карьерист и изворотливый политик. Духовный сан нисколько не мешает ему вести светскую жизнь. Он ни в чем себе не отказывает, хотя и не афиширует своих связей с женщинами, надеясь однажды стать архидьяконом.

– Он в Лондоне? – спросил Хью.

– Когда он не бывает за границей, то живет в своем доме в Саутуорке.

– Вот как? – удивилась Филиппа.

Хью мог ее понять: эта часть города прискорбно прославилась своими борделями, в лучшем случае маскировавшимися под таверны и бани.

– Все меняется, – сказал он, пожимая плечами, – Теперь там живет немало знати. Это считается шикарным.

– Олдос Юинг любит шик, – кивнул лорд Ричард. – Шелк для своей летней сутаны он заказывает во Флоренции, а шерсть для зимней – в Сицилии.

– В Париже он жил проще, – заметила девушка. – Уже тогда это был тщеславный эгоист и, по слухам, далеко не аскет. Я не принимала Олдоса всерьез, считала его безобидным, просто незрелым.

– Будь он безобидным и по сей день, вам не пришлось бы уезжать из Оксфорда. – Юстициарий допил вино и поставил кубок.

– А что он натворил?

– Это предстоит выяснить вам.

– Он участвует в заговоре?

– Если заговор существует, то, вне всякого сомнения! Он не одобряет шагов короля в отношении церкви. Смерть архиепископа Бекета превратила его в открытого недруга Генриха, он даже осмелился требовать процесса над монархом.

– Он не один требовал этого, – возразил Хью. – Вы же не думаете, что все эти люди – заговорщики?

– Вот вам детали. – Лорд Ричард сцепил пальцы на колене. – Официально Олдос Юинг считается служителем собора Святого Павла, но щедрое пожертвование купило ему полную свободу. Он часто бывает в Париже, при дворе короля Людовика. На Пасху он тоже туда наведался, а когда отбыл, его сестра покинула Пуатье. Простите, я не упомянул о ней…

– Клер Холторп, жена барона Бертрана, фаворитка королевы Элеоноры, – перебила Филиппа. – Мы знакомы. Как-то она призналась мне, что больше года не видела родину и супруга и ничуть по ним не скучает. Здешний климат был ей ненавистен, а люди казались косными моралистами.

– Да, она писала в одном, из писем… – начал юстициарий.

Хью заметил, что по лицу девушки прошла тень при небрежном упоминании о перехвате писем, однако Филиппа промолчала.

– …что из всех известных ей мест больше всего ненавидит Холторп. Последние два года она не покидала Пуатье.

– А ведь я ее помню! – воскликнул Хью. – Брюнетка с очень белой кожей и красивыми, но холодными глазами.

– Мне она всегда казалась мраморной статуей, ожившей, но по-прежнему бездушной, – заметила девушка.

– Я то и дело натыкался на нее по углам, где она шепталась с каким-нибудь кавалером.

– У нее нет недостатка в почитателях, – кивнул лорд Ричард. – Она пишет, что Пуатье – средоточие неги, изящества и легкомыслия и что она скорее лишится обоих глаз, чем покинет этот рай.

– Но ведь покинула же!

– И притом внезапно. Непохоже, чтобы она впала в немилость, скорее наоборот, никогда еще королева не была к ней так благосклонна. Представьте, когда она явилась в Холторп, лорд Бертран ее не узнал, а когда сообразил, кто это, немедленно сбежал из поместья вместе с любовницей и слугами.

– Клер и Олдос выехали в Англию одновременно? – уточнил Хью.

– Она со «свитой», а он – с двумя повозками сундуков и бочек, в окружении дюжины рыцарей из числа вассалов короля Людовика. Что это за груз, никому не известно, но он был оставлен в Холторпе под охраной. Хотелось бы мне знать, что в этих сундуках.

– Разве нельзя устроить досмотр? – спросила Филиппа.