Солнце и тень

Итак, грозная антилопа с дикарем на спине, стремительно приближаясь, мчалась прямо на меня. Я же после обретения осознаваемости не испытывал ни малейшего страха: исход поединка был мне совершенно ясен. Я не был уверен только в последних точных подробностях своей победы. Энергии, окружавшая мои руки толстым слоем, так что они приобрели сходство с огромными окороками, было более чем достаточно, чтобы свалить антилопу на землю. Минуты, пока я непоколебимо стоял на месте, ожидая приближения животного и не спуская с него глаз, слились в один безмятежный и даже вневременный миг. Там, во сне, я стоял вне времени, в состоянии полной ясности, и ничто во мне не изменилось и не дрогнуло, когда злобная тварь вместе со своим голым седоком наконец очутилась прямо напротив меня. И вдруг атака прекратилась. Внезапная остановка этого первобытного дуэта вызвало совершенно неожиданное преображение. «Не ожидай ничего, будь готов ко всему». Таков был девиз доджо[7] зала для занятий боевыми искусствами, где я когда-то изучал и практиковал японское боевое искусство айкидо. Эта часть сна стала для меня уроком, который я никогда не забуду: иногда проекции собственной внутренней силы, основанной на полной внутренней ясности, бывает достаточно, чтобы остановить нападение противника. В этом осознаваемом сновидении моя сила ощущалась как вибрация, наподобие окружавшего меня со всех сторон энергетического поля. Этой силовой вибрации, которой сопутствовали уверенность и ясность мыслей, оказалось достаточно, чтобы остановить атаку антилопы. В понятие «быть готовым ко всему» в этом сне входит готовность мгновенно приспособиться к любому внезапному повороту событий и принять любые неожиданные изменения, позволив, чтобы сновидение закончилось само собой и по-своему достигло мирного исхода.

Поразмыслив немного, я в конце концов пришел к выводу, что это осознаваемое сновидение дало мне очень многое для понимания страха. Страх — наверное, самая первобытная из человеческих эмоций, и в душе каждого из нас полно этого добра. Чтобы благоденствовать и преуспевать в этом мире, всем нам надо научиться правильно вести себя, сталкиваясь с объектами и истоками своих страхов. И еще я понял: в том сне заключалось адресованное лично мне послание, которое напоминало, что у меня тоже много внутренних страхов, которые порой угрожают завладеть моим сознательным умом. Я связывал антилопу гну не с каким-то конкретным страхом, а скорее со страхом вообще. Этот сон напомнил известное изречение Франклина Д. Рузвельта: «Единственное, чего нужно страшиться — это сам страх». Теперь я думаю: не подразумевало ли то осознаваемое сновидение, что я мог бы освободиться еще полнее и отбросить даже страх перед страхом? Отсутствие боязни самого страха предполагает готовность встретить лицом к лицу все свои страхи, какими бы они ни были, независимо от того, каких высот я уже достиг в своем личном развитии.

В этом сновидении угрожающие образы являли собой причудливую смесь американского и африканского. У африканской антилопы гну были рога американского бизона, а голый дикарь напоминал американского индейца. Я часто дивился по поводу этой загадочной комбинации образов, берущих начало как в моем родном континенте, Америке, так и в Африке, которую называют «черным континентом». Размышляя об этом странном смешении образов, я пришел к нескольким открытиям. Любая по-настоящему духовная и психологическая работа приводит человека к более глубокой оценке темной, первобытной стороны человеческой природы в себе самом. Получается, что целостный человек — это тот, кто общается с Богом и сражается с дьяволом.

Одна из моих любимых историй — о знаменитом французском священнике восемнадцатого века Жане Вианни, который стал широко известен под именем Кюре из Арса. В те времена Арс был маленьким провинциальным городком. За годы пребывания в должности тамошнего кюре, или пастора, отец Вианни приобрел репутацию человека мудрого, отважного и честного. Со всех концов Франции к нему приезжало множество людей, чтобы в трудной ситуации получить совет и наставление. И это при том, что Арс считался Богом забытым местом, а вовсе не синекурой для приходского священника. К тому же в городе была тюрьма, и, как было заведено в те времена, осужденных в день казни проводили по улицам к виселице, где их ожидала публичная казнь. И вот кюре взял за обычай выходить на крыльцо, когда осужденных вели мимо, и давать каждому последнее благословение. Домочадцы кюре часто слышали, как, благословив преступников, он тихо и задумчиво произносил:

«Этим же путем, не будь на то милости Божьей, шел бы и я».

В юности и ранней молодости я долго не принимал всерьез этого и других подобных высказываний, приписываемых великим людям прошлого. Я всегда подозревал, что такие слова — лишь показное проявление смирения, лишь некая рассчитанная на публику уловка, цель которой — создать достойный восхищения имидж.