Солнце и тень

Вдруг большая дверь на дальнем конце зала распахивается, и в банкетный зал врывается четверо или пятеро быков среднего размера. Похоже, это совсем молодые бычки — буйные, неуклюжие и неуправляемые. Они храпят и брыкаются, роют землю копытами, пошатываясь, натыкаются друг на друга и при этом неуклонно приближаются к изысканному банкетному столу. Вбегают несколько одетых в белое официантов и пытаются удержать бычков, схватив их за рога. Все они терпят неудачу: быки легко расшвыривают их сильными движениями шеи и туловища. Тогда на свободное пространство в центре зала выбегает метрдотель, молодой мужчина, решительный и ясноглазый, тоже одетый в белое. Он замахивается огромным топором и двумя мощными и ловкими ударами отрубает у ближайшего к нему быка оба рога. Его удары изумительно точны — каждый рог отсечен у самого основания. Как только оба отрубленных рога падают на натертый до блеска пол, потерявший их бычок сразу успокаивается, а вместе с ним и остальные быки, словно их тела составляют единое целое. Метрдотель поднимает с пола отрубленные рога и подносит один из них к губам, будто собираясь затрубить. С удивлением осознаю, что бычий рог — это древнейший музыкальный инструмент. А молодой человек подходит прямо ко мне, протягивает руку через стол и подает мне рог, жестом предлагая потрубить. Ощущая легкую неуверенность — способен ли я выполнить эту новую для себя задачу, — беру рог, вставляю его узким концом в рот и дую. Первые две ноты напоминают мне начальные такты «Сладкой Женевьевы». Они звучат так сочно и чисто, что у меня возникает большое желание играть дальше. Исполняю всю песню до конца, получая величайшее удовольствие от изумительно глубоких и мелодичных звуков рога. Изливая в музыке всю душу и сердце поражаюсь, как это, оказывается, просто. В притихшем банкетном зале все с восторженным вниманием слушают, как я играю мелодию и одновременно играю с ней, предлагая свои импровизации — весьма новаторские и в то же время очень трогательные и выразительные. Чувствую, что музыка идет откуда-то из самых моих глубин, из глубин души. Закончив играть, отнимаю рог от губ, ощущая необычайный подъем. Вижу, как стоящий поблизости метрдотель радостно кивает и улыбается мне широкой понимающей улыбкой.

Передаю рог своему другу Арни Кунсту, который стоит слева от меня. Он играет свою версию «Сладкой Женевьевы». Она не так выразительна и трогательна, как моя, но я все равно наслаждаюсь ей. Когда Арни закачивает игру, я чувствую поразительное удовлетворение. Просыпаюсь в бодром настроении, ощущая тепло и гармонию в сердце и в той области живота, откуда так свободно и абсолютно без усилий лилась музыка.

Просыпаюсь, все еще чувствуя удивительный отзвук этого сна. Не будучи осознаваемым, он содержал в себе много сверхсознательных качеств осознаваемого сновидения. Музыка, которую я во сне извлекал из бычьего рога, была такой яркой и выразительной, я так глубоко ощущал ее каждой клеточкой своего тела, что она еще некоторое время оставалась со мной. Несколько дней после этого сна я ловил себя на том, что мурлыкаю или напеваю мелодию «Сладкой Женевьевы», изливая в ней всю свою душу и сердце, как делал это во сне. Я с огромным удовольствием перенес живую атмосферу этого сна в осознаваемую жизнь наяву.

Проснувшись, я полежал в постели несколько минут и только потом встал и записал этот сон. Я сразу почувствовал, что он полон смысла. Первым же образом, сразу привлекшим мое внимание, было странное расположение и устройство банкетного стола. Он помещался не по центру помещения, и два его крыла не образовывали букву Т, как было бы привычно для моего сознательного ума. Он тянулся вдоль двух стен в форме огромной буквы L. Я стал играть в мыслях с буквой L, спрашивая себя, что в моем мире начинается с этой буквы. Сосредоточившись на невероятно изысканном столе, я на миг загляделся на стоящие у каждого прибора хрустальные бокалы, совершенно прозрачные, сверкающие разноцветными искорками. И тут я увидел связь: L — lucidity! Чистое, прозрачное стекло и сверкающий свет — это характерные признаки осознаваемых сновидений, именно те образы, которые они часто несут. «Ну, конечно!» — подумал я, при этом сердце мое забилось, а мысли понеслись вскачь. «Что же в этом сне говорится про осознаваемость?» — спросил я себя и понял, что необычайно изысканный банкет был идеальным образом мира осознаваемых сновидений — внутреннего мира, исполненного красоты, изящества, равновесия и утонченности. Кроме того, это было напоминание об одной из Иисусовых притч, в которой «Царство» сравнивалось с большим угощением: «Один человек сделал большой ужин и позвал многих...»[35].

Во сне я, одетый в смокинг, стоял у отведенного мне за банкетным столом места, ощущая себя в полной гармонии со всеми другими красивыми людьми, собравшимися на банкет. Держась руками за спинку стула, я спокойно ожидал, когда можно будет сесть, и тут вдруг начался весь абсурд. Кого или что символизировали четверо или пятеро буйных черных быков?