Солнце красно поутру...

— Правильно, ведь они же здорово ее жрут! — вспомнил Витя Пенкин, торопливо начал натягивать сапоги.

Заплясал на одной ноге, надевая на другую сырой, обмякший бродень, Петя, засуетилась Наташа, незаметно и бережно взбивая по краям шапочки завитушки волос.

Синяя северная ночь, синие снега. Призрачный полумрак мягко оттеняет голубые полосы на снегу. Из долины Цепёла тянет сыростью. Мокрый слоистый снег кругляшами сдвигается под ногами, прилипает к плоскоступным подошвам Петиных бродней.

Идут ребята друг за другом цепочкой, как партизаны на боевое задание, стараются угадать в один след. Все подпоясаны — кто ремешком, кто веревочкой, а кто шарфом, как кушачком. Смотрят на пятки впередиидущего, помалкивают. Нет настроения разговаривать.

Без слова прошли и возле сарая. Голодный рев телят больно отозвался в сердце. Чувствуя себя виноватыми, ребята ниже склонили головы, зашагали быстрее.

На снегу лежали, будто рассыпанные по скатерти, желтые шарики свернувшихся купальниц. Они плотно соединили лепестки и, задетые ногами, позванивали, как стеклянные. Там и тут сквозь толщу снега пробивались высокие, с коронистыми шапками облетевших соцветий, трубчатые стебли борщевика.

Тихо было кругом. Лишь снег скрипел под ногами да теперь уже вдали приглушенно мычали телята.

Вот и Цепёл. Недовольно ропщет студеная быстрина, скрытая зарослями осинника, рябины, вербняка.

Василий Терентьевич затянул потуже ремень, заправил под него, чтобы не болтался, пустой рукав.

— Я буду рубить, а вы таскайте к сараю, — сказал он и размашисто ударил по первому деревцу.

«У-ак!» — голосисто откликнулось по долине. «Тах, тах, тах!» — раздавались удары. «У-ак, у-ак, у-ак!» — вторило эхо.

Одна за другой падали рябинки. Ребята подхватывали их. Каждый набирал столько, сколько мог унести.

Валя тоже пыталась набрать веток побольше, но все валилось у нее из рук. Она понимала, что необходимая это работа — рубить рябину, иначе не спасти ни Белку, ни других телят, и все же теплая влага заволакивала глаза при виде падающих деревцев, а удары топора саднили сердце. «Тах, тах, тах!» — ахал топор. «Тук, тук, тук» — стучало в груди. И вот рябинки замельтешили, закувыркались перед глазами, голову обнесло, закружило, и крупные слезы сорвались с ресниц, покатились по щекам.

— Не надо! — вскрикнула Валя и, прикрывая ладонями лицо, опустилась на снег.

Василий Терентьевич бросил топор.

— Что с тобой?

— Не могу я смотреть, все качается, — проговорила Валя. — Н-не могу…

Василий Терентьевич шагнул к ней, приложил ко лбу руку.

— У тебя жар. Немедленно отправляйся в дом. Петя, Наташа, проводите Валю. И оставайтесь с ней.

— Не пойду я, — попробовала возразить Валя.

— Марш в дом! — приказал Василий Терентьевич. И повернулся к Наташе: — Заваришь чай с сушеной малиной, дашь Вале аспириновую таблетку… лучше две. Малина и таблетки в моей сумке.

Василий Терентьевич глянул на подошедшего озадаченного Петю, на его разношенные, как лапти, бродни и добавил:

— Тебе — тоже аспирин и под два одеяла.

— А я при чем? — заикнулся было Петя.

— Без разговоров. Живо домой!

И опять заахал топор, опять повалились рябинки. Словно руками, взмахивали ветками, безнадежно хватались за подружек, повисали на них. Ребята собирали деревца в охапки, уносили по протоптанной дорожке к сараю. Гриша-младший, путаясь в длиннополом ватнике, тащил большой ворох веток. Из-за вороха он не видел тропы, шел наугад и часто сворачивал в сторону, в нетронутый снег. Миша Калач не отставал от него и нарочно наступал на волочившиеся по земле вершинки. Грише надоели неуместные шутки, он остановился и, не поворачивая головы, предупредил:

— Ка-ак двину!

Нина первая подошла со своей ношей к сараю. Бросила рябину, задумалась: как отдать ее животным? Если открыть ворота, телята кинутся враз, затопчут… Наломав веток с листьями, она стала проталкивать их в щели. Жадные языки захватывали ветки, вырывали из рук.

Принес рябину Витя Пенкин.

— Чо издеваешься?

— Ой ты, издеваюсь! — взвинтилась Нина. — Как ты им иначе отдашь?

Витя обошел сарай и ничего не придумал. Подошли еще ребята и все стояли, не зная, как дать рябину телятам.

— Вот что сделаем, — предложила Нина. — Сейчас будем таскать ветки и раскладывать в кучи во-он до того камня. Когда наносим побольше, выпустим телят. Чтобы всем хватило. А если в одну кучу сбросаем, то они только драться будут. И маленьким не достанется.

Вернулись на берег, и Нина рассказала о своей задумке Василию Терентьевичу. Тот одобрил, но пошел выпускать телят сам.

Едва он выбил деревянный засов, ворота сарая с треском распахнулись, и в загон потекла пестрая ревущая лавина. Животные набросились на рябину, фыркали, бодались, выхватывали друг у друга ветки. Тесно стало в просторном загоне, ребята сновали тут же, растаскивали корм в свободные углы.

А потом снова ахал в долине Цепёла топор, снова все носили к сараю рябину, осыпая по краям широкого волока зеленые узорчатые листья. Спотыкались, чуть не засыпали на ходу, а все носили, носили.