Солнце моё, взгляни на меня... (СИ)

Меня потрясло то, что всё чаще "порядок" на улице обеспечивали выходцы из местных. Их обряжали в чёрные мундиры, на рукав повязывали голубую повязку принадлежности к "Народной армии Свободного Амура", сокращённо - НАСА. Эта армия была образована для становления новой, маньчжурской власти. Она выполняла в основном обязанности стражи, но имела немалые полномочия. Насовцы охраняли здания управ, проводили облавы на бывших военных и им сочувствующих, на преступников, которые не захотели никому подчиняться. Набирались "голубые" из бывших уголовников, беглых и просто ненавистников прежней власти. Поговаривали, что насовцы причастны к похищениям заложников, вымогательствам, насилию. Им же припсывалась работорговля, хотя новая власть всячески их выгораживала.

Смотреть на окружающее было больно. К тому же я уже два месяца ничего не знал о судьбе семьи. Вернее не знал о судьбе тех, кто тогда ещё был жив. Родители мой погибли при бомбёжке Амур-Ключа. А они ещё думали, что в столице будет безопаснее. Если бы я тогда мог их отговорить ехать в Ключ! Но в то время я участвовал в обороне Салыка и ничего об их планах не знал, а думал что они останутся в Лесном. Моя тётя, Светлана и её дочь, моя двоюродная сестра Дарина жили в приграничном городке. Тёти Светин муж и Даринин отец Зэн Юэн был хорунжим пограничной охраны и погиб на второй день войны. Тётя Света с дочерью сумели выбраться из полосы боевых действий и добраться до родителей, моих бабушки и дедушки, намереваясь там отсидеться. Вначале ведь никто не думал, что это война. Так, набег. Кусок оттяпать. Все надеялись, что мощный северный сосед защитит. Но маньчжуры пёрли и пёрли, а союзной рати всё не было и не было. А что делать? Наши разжиревшие на торговле "слуги народа" до войны всё жевали сопли, высчитывая - выгодно или нет заключать договор со Словенским союзом? Довысчитывались. За три месяца мы потеряли две трети страны. На север и запад хлынули толпы беженцев. В довершение ко всему вспыхнул мор, болезнь Канина. И следы тёти с сестрой затерялись, да ещё я попал в плен. Тут почты нет. Вобщем поводов для радости не было совершенно.

Я лежал на грубых нарах, присыпанных старой прошлогодней соломой и бездумно глядел в потолок. Скоро ужин, а значит надо идти к поварне. Подтаскивать бачки от котлов к окошку раздачи - моя обязанность. Повар рассвирепеет, если я опоздаю. А с поваром ссориться нельзя, это закон. Но как всё достало-то! Помнится, я думал о том, что если сдался бы добровольно, то потом повесился бы в бараке для заключённых на грязных подштаниках. И вот я в плену. Жив и относительно здоров. Конечно, я не сдавался. Но... Самоубийство - не выход. Пусть меня гложет стыд, ярость, ненависть. Но сбежать от них на ту сторону Калинова моста будет просто трусостью и предательством. Нельзя сбегать. Нужно бороться. Как? Да как-нибудь. Но я обдумаю это позже. Пора идти. Я с кряхтеньем поднялся, натянул разбитые башмаки и отправился к поварне, шаркая подошвами по пыльной земле. Повар в засаленом, когда-то бывшим белым халате встретил меня облегчёнными матюгами и началась кормёжка. Я подтаскивал от поварни бачки, повар грязно ругался на толпящихся зэков, те привычно слали повара по всевозможным надсылам. Всё как всегда. Черпак равномерно загребал из бачков жижу, именуемую похлёбкой, и так же равномерно разливал её по мискам пленных. Стены раздаточной из щелястого, плохо оструганного тёса тихонько поскрипывали под напором тел доходяг-зэков. Когда котлы опустели, повар закрыл окно будки и сел на колченогий табурет. Похлопал себя по карманам, нашёл сигареты, закурил. Я взялся за последний пустой бак, намереваясь тащить его в поварню, и тут повар сказал:

-Слышь, болезный. Тебя вроде Токаревым зовут?

-Ага.

-Тебя чудик из Красного Сердца искал. Как уберёшься - подойди к нему, понял?

-Ладно.

После уборки я, как и обещал, пошёл к этому "чудику". Служителей общества Красного Сердца в лагере считали чокнутыми, особенно "фартовые". И то сказать - разве умный человек поедет в такую задницу мира, как бывшее Амурское княжество, чтобы возиться со вшивыми зэками и пленными, которым прямая дорога в трупосжигатель? Для бандюков и ворья, живущих по убеждению "Умри ты сегодня, а я - завтра!" такое поведение действительно выглядело сумасшествием. Но мы, люди военные, знали чувство долга. А оно и не на такое может сподвигнуть. Так что мы этих служителей чудиками не считали. Они жили при больнице почти на положении таких же заключённых. Им было запрещено перемещаться по лагерю. Почти всё время они проводили в помещениях. Раз в неделю им было разрешено посещать город, где была контора Красного Сердца. По возвращении их обыскивали на предмет запрещённых вещей. Всё, что они привозили в лагерь, проходило строгий досмотр. Но они не роптали. Общество Красного Сердца было прибежищем добровольно посвятивших себя смирению, ненасилию и милосердию.