Солнце над рекой Сангань

С такими мыслями он и отправился на собрание. Сначала он понимал кое-что в бесконечной речи Вэнь Цая, она ему даже понравилась. Но чем дольше тот говорил, тем больше запутывался Ли Чжи-сян и с огорчением думал: «И чего ты так разошелся! Говоришь-то ты бойко, да каково нам тебя слушать! Раз ты не властен арестовать Цянь Вэнь-гуя со всей его шайкой прихвостней, — кто же решится взять землю из твоих рук? А если завтра вернется Сюй Юу? Сможешь ли ты помешать их сговору — подготовить встречу гоминдану?»

Ли Чжи-сяну не сиделось на месте, но патруль его не выпустил, и он еле дождался конца собрания.

Дома было темно, он стал шарить лампу, опрокинул масло и тут окончательно обвинил во всем жену: только и делает, что бегает по собраниям, а в доме никакого порядка!..

— Ложись, — не выдержала молчания Дун Гуй-хуа. — Завтра нужно помочь дяде убрать коноплю. Не хочешь, чтобы я ходила на собрания, ну и не буду.

— Лучше поменьше лезть на глаза, — ответил муж. — Надо думать о том, что ждет нас впереди. Станем еще беднее — значит, такая уж наша судьба. А вдруг Восьмая армия не победит гоминдановскую и все снова пойдет по-старому? Вот когда нам будет плохо! Разве кровопийц сразу одолеешь?..

Дун Гуй-хуа была лишь слабой женщиной, и сердце ее дрогнуло. Вспомнился маленький Баор. Вот и дух Бо заявил, что люди злы, что в Пекине объявился дракон-император, он отказался сотворить чудо. Ей не хотелось этому верить, она так мечтала, чтобы сбылись надежды товарища Ян Ляна. Но муж все же прав. Ведь они — люди простые, живут в большой нужде, не им обижать других. Тяжело у нее было на душе: как ни раскидывай умом, все плохо. Выхода нет. Она вспомнила свое прошлое. Волны житейского моря несли ее, словно щепку, то на восток, то на запад. Чем дольше она плыла, тем меньше оставалось надежд на спасение. Тихо плача, смотрела она на мужа. Усталость взяла свое, и под утро, забыв на время все свои невзгоды, она крепко заснула.

ГЛАВА XIX Отдать ли землю?

Было уже совсем светло, когда Ли Чжи-сян проснулся. За окном кто-то шептался, сквозь рваную оконную бумагу донесся приглушенный голос жены:

— А свекор согласился?

— Нет, он промолчал, схватил мотыгу и ушел, — различил Ли Чжи-сян голос своей сестры, жены старшего сына Гу Юна: — Ночь прошла, а старик не вернулся. Свекровь все плачет: конечно, собирали землю годами, по одному му, а если теперь отберут всю сразу, расстаться с ней нелегко.

— А что говорит старший сын?

— Прямо он ничего сказать не смеет, а за спиной шумит, требует раздела. Невестка, что же теперь будет? — робко спрашивала сестра Ли Чжи-сяна. — А что было вчера на собрании?

— Я больше не стану ходить на собрания. Незачем. — В памяти Дун Гуй-хуа всплыл невеселый ночной разговор с мужем.

— А не было речи о том, чтобы отобрать землю у свекра? Гу Шунь слышал, будто и с нами рассчитаются.

— Не может быть! Про твоего свекра я ничего не слыхала. Начальник Вэнь Цай даже говорил, что у зажиточных, если они работают сами, землю не будут отбирать. В деревне народу немного, все знают друг друга. Конечно, толков хоть отбавляй, не знаешь, кого и слушать. От кого Гу Шунь это слышал?

— Не знаю. Он ведь заместитель председателя Союза молодежи, всегда ходил на собрания, а вчера его не пустили. Я еще слыхала, что нас считают не трудовыми людьми, а «помещиками в золоте и серебре»[26]. Вот уж Небу известно! У нас много земли, но и семья большая; золота, серебра мы и не видывали! У нас нет даже серебряных браслетов, только кольца у женщин. Как же можно называть нас «помещиками в золоте и серебре»?

— Земли у вас, конечно, немало, но вы всегда жили скромно. Вы не насильники и не злодеи. Не может быть, чтобы с вами стали счеты сводить. Не бойся.

— А что делается у нас в доме! Зашла бы к нам, рассказала, что говорил товарищ Вэнь. Успокоила бы стариков. Может быть, лучше уж самим отдать землю? Борьбы старик не выдержит, если не умрет, так сляжет.

— Подожди, муж проснется, я приду.

— Как, брат еще не встал?

Ли Чжи-сян позвал женщин в дом и стал расспрашивать, что случилось. Растрепанная, желтая, с распухшими глазами сестра его выглядела старухой. Вот что она рассказала: оба старика — Гу Юн и его старший брат — вели во дворе разговор о телеге Ху Тая, не вернуть ли ее хозяину. Один предлагал обождать, пока за телегой пришлют, раз Ху Тай оказал им такое доверие. А другой возражал:

— Когда глиняный Будда переходит реку, ему самому трудно уцелеть. Лучше уж отослать телегу.

Во время спора пришла вторая дочь Гу Юна и спросила, что отец думает делать с овцами. Ее свекор Цянь Вэнь-гуй решил своих распродать, иначе, говорит, придется даром отдавать. Цянь Вэнь-гуй полагает, что эта реформа всех разорит, превратит в бедняков. Горе тому, у кого есть за душой хоть что-нибудь. Теперь бедняк стал всему голова.