Солнце полуночи

Но она рассмеялась. Слегка задыхаясь, неуверенно, но все-таки засмеялась по-настоящему, с неподдельным весельем и облегчением. Ее глаза потеплели, плечи расслабились, пальцы разжались.

Казалось, это совершенно правильный поступок – мягко вложить в ее пальцы руку. Не следовало бы, но я так и сделал.

– Все хорошо?

Она посмотрела на наши соединенные руки, потом на миг встретилась со мной взглядом и наконец потупилась. И принялась обводить линии на моей ладони кончиком пальца, как делала, пока я не обезумел. Она снова взглянула мне в глаза, и улыбка медленно расцвела на ее лице до тех пор, пока на подбородке не появилась ямочка. В этой улыбке не было осуждения и сожалений.

Я улыбнулся в ответ, чувствуя себя так, словно только теперь оценил красоту этого места. Солнце, и цветы, и будто позолоченный воздух – они вдруг появились здесь для меня, жизнерадостные и милостивые. Я познал дар ее милосердия, и мое каменное сердце переполнила признательность.

Это облегчение и сочетание радости и вины вдруг напомнили мне день, когда я прибыл домой так много десятилетий назад.

В то время я тоже не был готов. И собирался ждать. Мне хотелось, чтобы мои глаза снова стали золотистыми, прежде чем Карлайл увидит меня. Но они сохраняли странный оранжевый оттенок – янтарный, тяготеющий скорее к алому. Я с трудом приспосабливался к прежнему рациону. Раньше было легче. Я боялся, что без помощи Карлайла не справлюсь. И вернусь к давним привычкам.

Это беспокоило меня, тем более что свидетельство тому отчетливо виднелось у меня в глазах. Хотел бы я знать, какой будет наихудшая встреча из возможных. Чего мне ожидать – что он просто прогонит меня? И ему будет трудно смотреть на меня и сознавать, как я его разочаровал? Потребует ли он раскаяния и наказания? Я был готов сделать все, что он велит. Растрогают ли его мои старания стать лучше, или он увидит в них только мою неудачу?

Найти их было несложно: они не уезжали далеко от тех мест, где я их оставил. Может, чтобы мне было легче вернуться?

Их дом был единственным в этих диких горах. Зимнее солнце бликовало на оконных стеклах, пока я приближался к дому снизу, поднимаясь в гору, так что я не мог сказать, есть внутри кто-нибудь или нет. Вместо того чтобы выбрать короткий путь через лес, я брел по открытому полю, укрытому снегом, где, даже глядя против слепящего солнца, меня было легко высмотреть. Я шел медленно. Бежать не хотел, чтобы не встревожить их.

Первой меня заметила Эсме.

– Эдвард! – услышал я ее крик, хотя находился еще за милю от дома.

Меньше чем через секунду я увидел, как она выбежала из дома через боковую дверь и пронеслась между нагромождениями камней вдоль скального карниза, поднимая за собой густое облако снежных кристаллов.

«Эдвард! Он вернулся!»

Не такой встречи я ожидал. Но ведь она же не успела толком разглядеть мои глаза.

«Эдвард? Не может быть!»

Мой отец следовал за Эсме по пятам, широкими шагами быстро догнав ее.

В его мыслях не было ничего, кроме отчаянной надежды. Никакого осуждения. Пока еще нет.

– Эдвард! – Радость в голосе Эсме было невозможно спутать ни с чем.

А потом она добежала до меня, крепко обхватила обеими руками за шею и осыпала бесчисленными поцелуями щеки. «Пожалуйста, только больше не уходи!»

Не прошло и секунды, как Карлайл обнял нас обоих.

«Спасибо, – думал он, всеми мыслями излучая искренность. – Спасибо за то, что вернулся к нам».

– Карлайл… Эсме… мне так жаль. Мне так…

– Тсс, ну-ну, – зашептала Эсме, уткнувшись лицом в мою шею и вдыхая мой запах. «Мальчик мой».

Я посмотрел в лицо Карлайлу широко открытыми глазами. Ничего не скрывая.

«Ты здесь. – Карлайл смотрел на меня, и в его мыслях не было ничего, кроме счастья. Хоть он и не мог не знать, что означает цвет моих глаз, ничто не омрачило его радость. – Не за что извиняться».

Медленно, не в силах поверить, что все может быть настолько просто, я вскинул руки и ответил на объятия родных.

Вот и сейчас я ощущал тот же незаслуженный сердечный прием и едва мог поверить, что вдруг позади осталось все – мои скверные поступки, вольные и невольные. Прощение Беллы словно смыло весь мрак.

– Итак, на чем мы остановились до того, как я оплошал?

Я вдруг вспомнил, на чем остановился я. В нескольких дюймах от ее приоткрытых губ. Зачарованный непостижимостью ее ума.

Она дважды моргнула.

– Честное слово, не помню.

И неудивительно. Я вдохнул огонь и выдохнул его, жалея, что он не причиняет мне серьезного вреда.

– Кажется, мы говорили о причинах твоей боязни, кроме очевидных.

Очевидная боязнь, вероятно, вытеснила из ее головы все остальное.

Но она улыбнулась и снова засмотрелась на мою руку.

– Аа, да.

И все.

– Ну так как же? – поторопил я.