Солнце сквозь снег

Гай твердо стоял на этом, отклоняя все ее просьбы, призывы к здравому смыслу и мольбы смилостивиться. Он отказался говорить с ее матерью, даже не стал слушать ее жалкие заискивания. Он пропустил мимо ушей мимоходом брошенное замечание Элизабет Уинтер, что «нечестно» так строго ограничивать общение Люсии с дочерьми. Что по этому поводу думали сами девочки, он не знал и знать не хотел.

И вдруг, когда он стоял перед камином, шумно сморкаясь и проклиная жену последними словами, зазвонил телефон. Гай снял трубку аппарата на письменном столе.

— Нортон слушает. — Он всегда так отвечал, кто бы ему ни звонил, причем произносил эти слова с такой важностью и четкостью, как диктор по радио объявляет: «Говорит Лондон».

На другом конце зазвучал знакомый голос — писклявый, очень женственный и в то же время почти детский.

— Гайчик, это ты, мой сладкий? А что ты не пришел? Обещал меня ужинать повести сегодня, негодник.

— Ах да, — буркнул он и нахмурился. Назначенное свидание совершенно вылетело у него из головы. — Прости, Банни, я только что вернулся с работы, — солгал он. — Столько дел навалилось — не мог тебе даже позвонить. И потом, я приболел. У меня простуда. Признаться, я говорю с тобой, лежа в постели.

Голос на другом конце провода немедленно проникся сочувствием и начал давать бесконечные советы, как излечить простуду народными средствами, затем последовал список лекарств, которые нужно пить.

Гай слушал с легким нетерпением. Его собеседница, совсем юная, двадцати с небольшим лет, работала манекенщицей в маленьком элитном доме моды на Бертон-стрит. Вскоре после ухода Люсии он познакомился с Банни в ночном клубе, и они стали встречаться. Девица была неправдоподобно хороша — высокая, идеально сложенная, она очень напоминала Люсию. Но, кроме внешности, больше ей похвастаться было нечем. Уровень интеллекта полностью соответствовал ее прозвищу[1]. «Мозги кроличьи», мысленно называл ее Гай, которому быстро надоедала ее глупая трескотня. Так что его интерес к Банни ограничивался физическим влечением. Втайне он несколько стыдился того, что часто приходил в ее крошечную квартирку в Хаммерсмите, и ничто на свете не заставило бы его появиться с ней вместе на людях.

Сегодня у него не было настроения болтать с Банни, и он быстро прекратил разговор.

— Я позвоню тебе, когда мне станет лучше, — сказал Гай и положил трубку.

Он еще постоял перед камином, погруженный в мрачные размышления, и тут его снова прервали — на этот раз раздался звонок в дверь.

Гай поморщился и неторопливо пошел в прихожую. Ему сейчас было не до гостей. Он уже пожалел, что дал горничной выходной, — любил, когда ему прислуживают, и считал, что челядь всегда должна быть под рукой. Они с Люсией часто спорили из-за этого — та баловала слуг. Правда, они у нее работали с удовольствием и дорожили своей должностью, а он, с тех пор как остался один, сменил уже третью кухарку.

Гай снял цепочку и повернул ключ в замке.

6

На пороге стояла пожилая дама. Гай ее никогда раньше не видел и сразу обратил внимание, что она одета дорого: в добротное котиковое манто, на волнистых седых волосах — такая же шапочка. Женщина была высокая, стройная и в свое время наверняка считалась признанной красавицей.

Она заговорила первой:

— Вы… мистер Нортон?

Гай галантно поклонился. Он всегда был галантен с дамами своего круга — любил производить впечатление светского человека, с хорошими манерами, достойного во всех отношениях.

— Да, это я. Если могу быть чем-то полезен… Мы знакомы?..

— Нет, мы незнакомы. Моя фамилия Грин. Я полагаю… — губы Флоренс Грин изогнулись в невеселой усмешке, — полагаю, она вам известна.

Гай замер. Он тотчас изменился — стал настороженным, подозрительным.

— Вы сказали — миссис Грин?

— Да. Я мать Чарльза.

— А мы… а нам есть, что сказать друг другу? — осведомился Гай в самой напыщенной манере.

— Неужели вы будете держать меня здесь, в коридоре, пожилую женщину? — парировала она с некоторой надменностью.

Он вспыхнул, отступил в сторону и открыл дверь пошире. Ему не хотелось, чтобы о нем сложилось дурное мнение.

— Прошу меня извинить. Пожалуйста, проходите в дом.

Он провел ее в гостиную. Флоренс Грин шла за ним, с опаской поглядывая на широкую спину; она сразу почувствовала к этому человеку антипатию.

Гай не понравился ей, и неприятно было находиться в его квартире. Но ее привели сюда слишком драматичные обстоятельства, чтобы теперь отступать.

Она села у камина. Гай Нортон остался стоять.

Миссис Грин перешла прямо к делу.

— Мистер Нортон, — заговорила она, — я пришла к вам, потому что речь идет о жизни и смерти.

— Чьей жизни и смерти, миссис Грин?

— Люсии, — произнесла Флоренс запретное имя.

Гай приподнял бровь:

— И что же с ней стряслось, позвольте спросить?

— Люсия серьезно больна. У нее двусторонняя пневмония.

Гай наморщил нос и сказал:

— Ах, как… как неудачно.

Бледно-голубые глаза Флоренс Грин пронизывающе смотрели на него из-под седых бровей.

— Я не шучу — она буквально на пороге смерти, мистер Нортон.