Солнце слепых

Возле реки никого не было. Денек с утра был пасмурный. Ветерок поднял рябь на воде, и оттого казалось, что вода очень тяжелая и холодная. Федор присел на корточки, потрогал воду. Она была очень теплой. Он услышал шаги сзади, но продолжал сидеть и черпать ладонью воду.

– Теплая?

– Что? – спросил он, не поднимая головы.

– Вода теплая? – это был голос Фелицаты. – Я тут недалеко живу.

Он встал, поглядел на Ларису. Перед ним стояла вылитая Фелицата.

– Очень.

– А где кульки?

– Кульки? – Федор недоуменно смотрел на Ларису, совершенно забыв о спрятанных в кустах кульках.

Лариса пожала плечами и направилась к магазинчику. И фигура у нее была точь-в-точь как у Фелицаты.

Возле кустов две собаки доедали его галеты. Федор забрал нетронутый кулек с сахаром и пошел домой.

Лиды дома не было, и это к лучшему. Федор попил чайку с куском хлеба и вернулся к реке.

К вечеру тучи рассеялись. В лучах заходящего солнца все, что было против него, казалось черным. Федор вспомнил, как именно в этот час, словно из самого солнца, из вспыхивающей черноты, выныривали немецкие самолеты. И через пару минут землю вдруг начинала бить дрожь. Была степь, и некуда было скрыться. И дрожь земли передавалась телу. А когда самолеты улетали, хотелось от бессильной ярости взорвать вместе с собой весь мир. Орал, но не слышал себя.

Федор взглянул на часы и поспешил к закрытию магазина, но опоздал. Лариса будто специально поджидала его возле крылечка.

– Я так и думала, – сказала она.

– Да?

– По глазам догадалась.

– Куда пойдем?

– Куда? Ко мне, конечно. Можно под руку взять? Тяжело – целый день на ногах.

Дрейк подумал, глядя на закат, что день на брюхе в грязи совсем не легче.

– Вы что же, каждый день – по двенадцать часов?

– По двенадцать.

– Меняетесь через неделю?

– С кем меняться? Одна я.

– А как же дом, семья? Личная жизнь?

Лариса рассмеялась.

– А все тут у меня: и дом, и семья, и личная жизнь. Не жизнь, а сказка! Кульки-то нашел?

– Нашел. Печенье собаки сожрали.

Лариса рассмеялась.

Поднялись на набережную. Дом Ларисы был крайним к реке.

– Хорошо тут, вода и воздух! – сказала она, оглянувшись и любуясь видом реки, залитой золотом заходящего солнца. – Мне кажется, такой свет у старости, – она с любопытством приглядывалась к Федору. Он чувствовал это.

– Это далеко, – снисходительно бросил он.

– Разве? Все рядом, под рукой.

– Фелицата, – тихо позвал ее Федор.

– А? – машинально откликнулась Лариса. – Ты мне? Вот мой подъезд. Осторожно, ступенька, не споткнись.

Федор споткнулся.

– Я же предупреждала! – рассмеялась Лариса.

– Хуже нет – предупреждать под руку, – пробурчал Федор.

– Под ногу, – продолжала веселиться Лариса, и Федор тоже улыбнулся.

Комната была угловая, с двумя окнами, во двор и на реку. Со второго этажа была видна вся река, во всю ширину и далеко вверх и вниз по течению.

– Загляденье тут у тебя, – сказал Федор. – Я люблю смотреть на реку.

– А я на огонь, особенно в декабре, – махнула рукой Лариса на круглую черную печь. – Но вода мне тоже нравится.

Федор огляделся и вздрогнул, увидев возле зеркала портрет старинной работы, на котором была изображена… Изабелла!.. из кабинета Рамона Карловича!

– Это… это старинный портрет? – он облизнул губы. – Я попью?

– Есть компот.

Федор помотал головой. Лариса подала ему воду.

– А откуда он у тебя? – спросил он, вытирая тыльной стороной ладони рот.

– От прежних жильцов. Тут до меня, говорят, иностранка жила. То ли испанка, то ли негритянка.

На портрете в правом углу по-испански было написано «Изабелла».

– Изабелла.

– Да, там написано.

Помнишь, Феденька, ты обещал ждать меня, ждать, несмотря ни на что?

– Смотаюсь-ка я за пузырем, – сказал Федор.

– Не надо, – Лариса достала из шкафа бутылку портвейна. – Борщ разогреть? Вчерашний. Не скис еще. Горячего-то не ел?

Лариса ушла на кухню, зашумел газ. Федор стал рассматривать портрет. Да, именно он и висел в кабинете Рамона Карловича.

– Лариса, а ведь это ты была в том поселке?

– В поселке? Каком?

– Во время войны. Суп кандей – помнишь?

– Нет, это не я была. Я всю жизнь тут прожила, никуда не выезжала.

– Не может быть!

– Может, еще как может. Ты думаешь – первый такой?

– Какой? – недовольно пробурчал Федор.

– Обны-кновенный! Которому все бабы на одно лицо. Во время войны мы все для вас на одно лицо.

– Война-то закончилась…

– Для кого? Для кого-то и закончилась, только, видно, не для тебя.

– Подобный портрет я видел в картинной галерее. Мужской. Кабальеро Дон Фернан.

– По галереям ходишь? – удивилась Лариса. – Ну, ты даешь! Гля-гля в окно – красота какая!

Утром Федор лежал на койке и глядел на портрет.

– Лариса, подари мне портрет, – попросил он. – Я тебе за него шкаф отдам.

– Шкаф? Какой?

– Платяной.

– Забирай. Мне шкаф нужнее. А испаночка-то – ничего? – засмеялась Лариса. – Не прогадаешь. Вставай, мне идти пора. В обед можешь зайти.

Домой Федору идти не хотелось. Пошел в пароходство и там просидел несколько часов в библиотеке.

– Чего изучаешь? – спросили у него знакомые. – У тебя отгул?

– За прогул… Изучаю вот… – задумчиво произнес Дерейкин.