Солнце слепых

Дрейк глядел на огни города, и они ему казались чужими мыслями. Они наполняли светом и смыслом городскую ночь. Надо чтоб от мыслей всегда шел свет. Тогда хоть видна дорога. Когда поднимались к Маше на этаж, он себя почувствовал немного лучше. А когда лег, то задумался (впервые за последние пять-семь лет) о роли искусства в его, Федора, жизни. И мысли его были на удивление светлыми и высокими!

«Удивительно, - думал он, - человек живет в прекрасном мире, он органичен с ним, он растворен в нем, он в нем естествен и гармоничен. Он пребывает в нем отпущенную ему бесконечность - всю свою жизнь. Так почему же он не довольствуется тем, что ему дано? Почему он жаден до удовольствия узнать еще чей-то, чаще всего чуждый ему, взгляд на этот же самый мир - мгновенный, мимолетный, суетный, стремящийся в слове, ноте, мазке, линии или жесте выразить то смутное, что он сам не осознал до конца? В песне, танце, игре актера, поэме или натюрморте, в симфонии, наконец, неуловимо самое главное: ощущение моей собственной жизни. Неужели тот мир, который во мне, который окружает меня, - более иллюзорен, чем любое произведение искусства? А может, это иллюзорен я сам, и в произведениях искусства, как в зеркалах, учусь видеть, узнавать и находить себя? Себя, как невидимую пылинку в золотом воздухе бытия, нет-нет да вспыхивающую искрой жизни. Вот я все, что нужно моей душе, нахожу у Блока - а кто ему диктовал божественные строки? Кто внутри него любовался созданным им образом или звуком? Кто с негодованием отбрасывал и вычеркивал лишние слова? Он сам? Или та частица Бога, которую поэт иным образом и не заметил бы в себе?»

Он машинально включил телевизор. Дирижер, который сегодня дирижировал оркестром, давал интервью.

- А на селе бываете? Много слушателей? - задавал совершенно дурацкие вопросы ведущий.

- В медвежьих углах приходилось бывать. Но там на концерты ходят те, кому еще нет десяти, да те, кому уже за восемьдесят.

- Почему так?

- Да потому что до десяти еще не пьют, а после восьмидесяти - уже.

После этого Дрейк впервые за многие месяцы уснул сразу и спал до утра.

Глава 48

О большом чувстве гордости

Находившись по достопримечательным местам Пушкина, Катя и Федор не чуяли под собой ног. Остался парадный зал Екатерининского дворца, а потом можно будет и отдохнуть, думал Дрейк. Признаться, дворец его несколько разочаровал. И он об этом сказал Кате.

- А ты ничуть не изменился, - задумчиво произнесла она.

«Почему в девяностые годы я должен стать другим, чем в шестидесятые или сороковые? Разве что-то изменилось? Вот сегодня, например, мы с утра идем из зала в зал, от одной безделушки к другой, ничуть не меняясь при этом. Разве что только устали, так как не в свое время взялись собирать впечатления. Сколько вокруг иностранцев, и все, как я, мухоморы! Неужели им милее это золотое шитье, чем река, возле которой они провели детство? Впечатлений надо набираться сызмальства, чтобы в холодной старости было что бросать в очаг, как дрова. А собирать их, когда спина уже не гнется?.. Да и не согревают уже они...»

И тут его вынесло, как на край водопада, в парадный зал, и он забыл обо всем.

Он испытал потрясение. По глазам ударил свет. Перед ним заблестело и заревело золотое великолепие, умноженное сотнями бездонных зеркал. И великолепие это, казалось, сверкало и жило последнюю секунду, за которой должен был следовать обрыв в бездну. Иностранцы, попадая в зал после анфилады крохотных кабинетов и будуаров, набитых всякими безделушками, жались, как котята, к стене, внезапно оказавшись на краю пропасти. Куда пропадали их апломб и фанаберия?! Они, похоже, безвозвратно срывались в пучину их прошлых предрассудков.

- Как же это я раньше никогда не был тут! - сказал Дрейк. - Екатерина Александровна, ведь я снова горд за мою страну!

- Я счастлива, - отозвалась Катя, - и тоже горда.

Ну да, это же ее был дворец, Екатерининский!

Глава 49

Ты плачешь?

На канале Грибоедова зашли в летний ресторанчик, который располагался на понтоне. Тут же приставали прогулочные катера и лодки. Сели за крайний столик. Маша отошла к стойке, а Дрейк задумчиво смотрел на воду и думал, что жизнь имеет форму воды. «Похоже, я уже не избавлюсь от этих мыслей», - думал он. Вода, казалось, несла мимо него нечто настолько важное и одновременно искусительное, что он едва не поддался почти юношескому искушению прыгнуть с борта вниз головой, чтобы скорее почувствовать упругость воды, упругость жизни, поглотившей его мысли.

- Что ни говорите, но раньше было намного лучше! - убеждал мужской голос за спиной.

«Если прежде было лучше, чем сейчас, ты глуп, приятель», - подумал дед и вспомнил себя пятилетним пацаном перед широко разлившейся рекой. По воде плыли черные деревья, льдины, желтая пена, стебли камыша. Он глядел с бугра на холодную муть половодья, и ему было радостно оттого, что впереди лето, жара и арбузы.

- В жизни люблю только такие минутные удовольствия! - произнес женский голос.