Солнце слепых

Родители Изабеллы приняли меня в эстрадо. Они вели себя церемонно, но в то же время и чрезвычайно радушно. Усадив меня на возвышении, устланном коврами и подушками, они весь вечер вели со мной приятную беседу, не касаясь, однако, темы, которая была в их сердцах. В их словах и взглядах нет-нет да проскальзывала искренняя благодарность за то, что я спас их дочь. Их чрезвычайно интересовали быт и нравы индейцев южных земель, флора и фауна Вест-Индии, тем не менее, они с вниманием отнеслись к моему сообщению о том, что в ближайшие месяцы в Европе поползет вверх цена на имбирь и кофе, а в Азии на порох и пушки. Хотя, чтобы ненароком не выдать государственную тайну, я тут слегка лукавил. Из индейских же историй, как ни странно, более всего их тронул мой рассказ о неприхотливости аборигенов и их нечувствительности к холоду. Их привел в содрогание мой рассказ о том, как индейцы чуть ли не с первого дня рождения смазывают тело ребенка жиром, смешанным с песком, забивая, таким образом, поры и перекрывая всякий обмен теплом с окружающим воздухом. Со временем кожа становится совершенно нечувствительной к воздействию холода и ветра, и индейцу становится все нипочем, как тюленю.

Я гостил у них две недели. Мне очень нравилось сидеть с Изабеллой в патио в зелени винограда. А со второго дня я начал по нескольку часов в день позировать известному художнику-портретисту. Отец Изабеллы обмолвился, что подарит мне портрет, как только он будет готов. Художник в небывало короткий срок справился со своей задачей. Через два сеанса он должен был показать мне свою работу, но я, к сожалению, вынужден был спешно покинуть их гостеприимный дом. Кто-то донес, что у де Сильва скрывается не испанец, и это могло роковым образом отразиться на судьбе графа и его семьи.

Я простился с Изабеллой легко, как бы на короткое время, хотя понятно было, что прощаемся мы с нею навсегда. Я сел на коня. Она несколько минут удерживала его за уздцы, потом с улыбкой помахала мне рукой, резко отвернулась и, не оглядываясь, зашла в дом.

Покидал Севилью я ночью. Луна висела прямо над головой и высвечивала камни на дороге. Из-за поворота вывернули несколько всадников и карета. Было поздно искать укрытие и я, не меняя рысь, ехал им навстречу. Карета остановилась, из нее вышел, судя по голосу, молодой мужчина. Мы поприветствовали друг друга, и он поинтересовался, не попадался ли мне по пути какой-нибудь иностранец.

— Нет, не попадался никто, — ответил я. — А что, в порту их больше нет?

Мужчина рассмеялся.

— Те, что в порту, мне не нужны. Как там Алькасар — стоит?

— Стоит! — сказал я.

Мы пожелали друг другу удачной дороги и разъехались в разные стороны.

Нехорошее предчувствие, что теснило мне грудь на подходе к берегам Испании, на этот раз, к счастью, обмануло меня. Я без помех сел на корабль, может, еще потому, что на берегу все как сошли с ума и танцевали до упаду свои южно-испанские танцы. Мое сердце всю неделю стучало в груди в ритме фламенко.

И холодные северные валы шли один за другим, шли на юг, поднимая и опуская корабль, и где-то далеко на юге, где от зноя треснула скала, и обнажился вход в ад, накрывали проклятую землю, на которой я навсегда оставил свое счастье».

— Кому мне это рассказать? — спросил Федор у себя в зеркале и, понятно, не дождался ответа.

Глава 18

Гетман Мазепа

Начальник речного пароходства Мазепа был самым крупным мужчиной порта, включая грузчиков, прозвавших его «гетманом». А еще — самым крупным докладчиком из всех, кого знавала трибуна Дома культуры пароходства. Любую свою мысль Мазепа предварял словами: «Я вот тут много думал…» Удивительно, но в годы авторитаризма у Мазепы был сладкий голос и сладкие манеры. С ними он вмешивался в любой разговор и в любую судьбу, как сахар в тесто. Это был самый деятельный начальник, когда-либо бывший на этом посту.

«Гетманом» Мазепу звали не только за фамилию. Звали так еще за пять волосков, намазанных на лысину, и за широкие штаны, висевшие на нем бесформенным кулем.

— Как в штаны наложил, — любовно говорила ему жена, дородная Дарья Семеновна, подтягивая по утрам гетманские шаровары ближе к подбородку. Мазепа ей не сопротивлялся, так как бесполезно было.

В декабре семьдесят девятого года в Москве спохватились и дали запоздалую команду: срочно внедрить в следующем году в Нежинском речном пароходстве комплексную систему управления качеством продукции (КС УКП НеРеПа). Под «продукцией» разумелось все, что только могло прийти в голову. В пароходстве систему так и называли: «КСУКА-ПЭ не репа, так…» Далее следовало неприличное слово.

Ответственным за разработку и внедрение КСУКИ-ПЭ в пароходстве была назначена бывшая работница областного центра стандартизации «мадам» Сидорова. Мазепа увидел Нину Петровну ранней весной на одном из совещаний (она была в оранжевой кофточке) и пригласил ее на работу.

В октябре восьмидесятого Дрейку сказали, что на второе место в пароходстве вышла Н.П. Сидорова.