Дрейк стал с интересом разглядывать портрет и вдруг понял, что интерес его не пустой, и не связанный только с тем, что он напомнил ему о былом, а рожден странным чувством, какое возникает, когда разглядываешь собственные фотографии, сделанные много лет назад. На портрете был изображен мужчина средних лет, а в глазах его странным образом художнику удалось передать сразу и восторг, и муку. Видимо, эффект возникал от блестящих пятнышек в уголках глаз. Но отчего иные люди также излучают свет? Тоже от каких-то своих пятнышек? Вряд ли. Свет идет из глубин их души. Выходит, и у портрета есть душа. Где она? Она, скорее всего, в его тайне, в его истории. Нет, это именно тот портрет, что висел в кабинете Челышева.
Федор поинтересовался у экскурсовода, чей это портрет, кто художник, и как портрет попал в картинную галерею. Худой пожилой мужчина чуть устало рассказал ему о том, что это портрет неизвестного мужчины неизвестного художника конца шестнадцатого века.
— И неизвестно, как попал к вам? — спросил Федор. Видимо, Рамон Карлович сам принес его сюда. А куда делись еще три портрета?
— Совершенно верно: и неизвестно, как попал к нам.
— Но художник — испанец?
— Да, скорее всего — испанец. Во всяком случае, чувствуется испанская школа. Вот видите… И тут есть часть подписи «..н Ферн…», «Дон Фернан», скорее всего. Он у нас пока так условно и занесен… — экскурсовод вдруг стал присматриваться к Федору.
— Это ожог, — сказал Федор. — В танке.
— Вы удивительно похожи на этого дона Фернана, — задумчиво произнес экскурсовод.
— Да? — удивился Федор, поблагодарил его и вышел из галереи. День был никакой, потому что воскресный, а перед этим никакая ночь, мыслей никаких, желаний тоже. Ничего удивительного: таких дней в жизни много. Лида с утра занялась стиркой, а он пошел проконопатить паклей пазы в лодке. Он дошел до речпорта, потом до своей лодки. Работы было на час.
Федор заглянул в магазинчик, открытый еще зимой. Его можно было тогда же зимой и закрыть, так как в нем было все то, что было и везде, то есть, ровным счетом — ничего. Стоял он на отшибе, покупателей было мало, так что работа — зашибись. Хоть самому в грузчики иди. Федор никогда не гнушался тяжелой физической работы.
Кто-то возился за занавеской, и Федор, скользнув взглядом по полкам, поворотил уж было идти прочь, но тут из-за занавески выглянула продавщица и спросила:
— Вы что-то хотели купить?
— Нет, благодарю вас, — ответил Федор и застыл пораженный. Перед ним была Фелицата!
Продавщица улыбнулась.
— Так вам чего?
— Того, — Федор ткнул на печенье. — Полкило.
— Это галеты.
«Неужели не узнала?» — зашумело у Федора в голове.
Он смотрел, как продавщица черпает совком печенье, поправляя чашечки весов, и соображал, сколько же сейчас Фелицате должно быть лет.
— Что вы так смотрите на меня?
Так улыбаются тридцатилетние! Она ловко скрутила из куска плотной бумаги кулек и всыпала в него печенье.
— Сахар нужен? Есть рафинад, — она протянула Федору кулек.
— Пожалуй, да, — его рука коснулась руки продавщицы, щелкнул разряд.
— Ой! — отдернула та руку. — Стреляет как из вас!
— С чего вы решили, что это из меня. Может, из вас?
— Нет, женщины стреляют только глазами.
— Извините, — Федор помялся. — Вас… случайно, не Фелицатой зовут?
— Ларисой, — слегка запнувшись, ответила продавщица.
Федор услышал биение своего сердца.
— А вы Дерейкин, — неожиданно сказала Лариса.
— Откуда вы знаете меня?
— С Доски почета.
Федору показалось, что Лариса загадочно улыбнулась. Он насторожился. Приглядевшись к ней, он готов был поклясться, что это Фелицата. Если б не возраст и… и потом — она же погибла тогда, когда прогремел тот черный взрыв. Или мне показалось? И я был уже в беспамятстве? А может, то и не она вовсе была?
Федор достал из кулька печенье, машинально откусил от него.
— Как? — спросила Лариса.
Федор не понял, о чем она спрашивает.
Продавщица подала ему кулек с сахаром.
Федор расплатился и попрощался с продавщицей, не спрашивая больше ни о чем. Когда он оказался на улице, почувствовал, что дрожит от возбуждения. Кульки мешали ему сосредоточиться, и он положил их в кусты, думая забрать потом. Глядя в землю, он побрел к реке, напряженно стараясь припомнить лицо Фелицаты. Да нет, это она, копия!
Возле реки никого не было. Денек с утра был пасмурный. Ветерок поднял рябь на воде, и оттого казалось, что вода очень тяжелая и холодная. Федор присел на корточки, потрогал воду. Она была очень теплой. Он услышал шаги сзади, но продолжал сидеть и черпать ладонью воду.
— Теплая?
— Что? — спросил он, не поднимая головы.
— Вода теплая? — это был голос Фелицаты. — Я тут недалеко живу.
Он встал, поглядел на Ларису. Перед ним стояла вылитая Фелицата.
— Очень.
— А где кульки?
— Кульки? — Федор недоуменно смотрел на Ларису, совершенно забыв о спрятанных в кустах кульках.
Лариса пожала плечами и направилась к магазинчику. И фигура у нее была точь-в-точь как у Фелицаты.
Возле кустов две собаки доедали его галеты. Федор забрал нетронутый кулек с сахаром и пошел домой.
Лиды дома не было, и это к лучшему. Федор попил чайку с куском хлеба и вернулся к реке.